Мы поднялись по лестнице, открыли дверь. Темно. Я зажег свет. У зеркала, на журнальном столике — аккуратно сложенное женское платье, а рядом на полу — светлые туфли. И чьи-то загорелые руки разметались во сне на постели. Я тихо подошел: Валентина. Ее волосы совсем закрыли подушку. Я в первый раз увидел, как она спит. Янков стоял у двери. Я чувствовал его взгляд. Мы ушли с ним в другую комнату и долго сидели за чаем. Я рассказывал ему о «Гондване», об океане, о Полинезии, которую, как оказалось, он не видел и не представлял себе эту заповедную землю, затерянную в синих просторах на радость путешественникам. Он был удивительным домоседом, чуть ли не отшельником.

Мы говорили и о главном: что делать со всей этой космической проблемой? Если мы об этом не подумаем, то кто же?.. Я достал письмо, эту странную реликвию, очевидное для меня свидетельство контакта с иной цивилизацией. Интересно, поверит ли кто-нибудь, что эти строки написаны инопланетянкой, да еще попавшей на Землю таким необычным путем?

Конечно, нет! — воскликнул Янков. — Даже я иногда ду

маю, что нас кто-то разыгрывает. Быть этого не может, гово

рю я себе.

А между тем он состоялся... контакт.

Да. Из этой женщины не получилось бы делегата конфе

ренции по контактам. Огромный зал... объемные экраны, полная

связь со всеми континентами, с марсианскими и лунными стан

циями и филиалами. Тысячи специалистов. Сотни томов отчетов.

Расчеты и прогнозы — наука! И вдруг контакт!.. Случайный.

Краткий, как мгновение. Наука? Но наука чаще всего имеет

дело с повторяющимися явлениями.

...Меня разбудило не по-осеннему горячее солнце. Весь оконный проем затопил поток рыжих лучей. За стеклом они, точно монеты, перебирали желтеющие листья на аллеях. На сосновом полу дрожала тень тополиной ветки. Я встал, умылся и долго смотрел на белые облака. Где-то скрипнула половица. Прохладные ладони закрыли мне глаза. Она была за спиной и держала мою голову так, что я не сразу мог повернуться к ней.

— Не отпускай меня! — сказал я.

Она послушно прикрывала глаза ладонями и прижимала мою шею к себе.

— Теперь отпусти, — сказал я, — уж очень стало тепло!

И так же послушно она выпустила меня, я повернулся и увидел ее серые глаза и светлые волосы — они были немного растрепаны. Я никак не мог понять выражение ее лица. Не отрываясь я смотрел на нее. Мои плечи грело солнце. И я пытался, насколько это возможно, растянуть время. Хорошо. 1Но вот я увидел: зрачки Валентины стали сужаться. Наверное, от света. Вместо глаз —• два странных серых цветка.

Я находил в ее лице перемены. Но мне трудно было пока подыскать слова, чтобы рассказать ей об этом.

— У меня глаза устали, — сказала Валентина. — Солнце как в июле.

Я вспомнил о Янкове.

б&

Уехал, — сообщила она спокойно, — собрался и уехал.

Рано утром. Я уже не спала.

Как?

Что ж тут удивительного? Ему пора. Он тебе, кажется,

записку оставил. А я у тебя могу немного задержаться.

Ты что, тоже уезжаешь?

Завтра «Гондвана» уходит. Я жила у тебя три дня, а ты

все не приходил и не приходил. Где вы бродили?

Да уж бродили... всю тайгу облазили. Потом расскажу.

Когда это — потом? Рассказывай уж, будь добр. А то

мне в редакции ответили кратко: в экспедиции.

Сказали, когда я буду?

Сказали. Только немного ошиблись. И я тебя все ждала...

Да, я несколько дней от отпуска прихватил... Собственно,

самое время угостить тебя завтраком. С твоей стороны невеж

ливо не напомнить мне об этом.

Прошу тебя, сядь. И рассказывай. Можешь " транслятор

включить. Вот так. Я пойду на кухню.

Через минуту она вернулась с подносом. За время моего отсутствия она, вероятно, привыкла к кухонному автомату. А у меня, честно говоря, чаще всего не ладилось это нехитрое дело, хотя станция уверяла, что автомат исправен. На подносе были два блюдца с пирожными й две чашечки кофе. Я потребовал себе двойную порцию, и она опять вышла. Потом вернулась и сказала, что автомат перестал работать и не дает пирожных.