И, говоря это, он приблизился к карете, запряженной парой сильных и красивых лошадей. Кучер в плаще с десятью воротниками сидел неподвижно по всем правилам искусства, с высоко поднятым бичом, ручка которого упиралась в его правое колено.

– Ну и собачья же погодка для того, чтобы застаивались такие чудные лошади, как ваши, приятель, - сказал скромный извозчик _барственному_ Автомедону, который остался бесстрастным и немым, как будто не предполагая даже, что с ним говорили.
– Не понимает по-нашему... видно, англичанин... это, впрочем, и по лошадям заметно...
– объяснил себе кучер это молчание и, заметив у дверцы кареты громадного роста выездного лакея, в длинной и широкой ливрее серовато-желтого цвета с голубым воротником и серебряными пуговицами, обратился и к нему с той же фразой.

То же невозмутимое молчание...

– Оба, видно, англичане!
– философски заметил кучер, и хотя происшествие его заинтересовало, но он отошел и возобновил прогулку около своего фиакра.

В это время между человеком с итальянским акцентом и человеком в плаще шел живой разговор. Один продолжал сидеть в карете, а другой стоял на улице, опираясь рукой на дверцу. Беседа велась по-итальянски. Как можно было судить, речь шла о ком-то отсутствующем.

– Итак, - говорил голос из кареты, - значит, решено?

– Да, монсиньор, - отвечал человек в плаще, - но только если орел сделается змеей.

– Итак, когда вы получите другую половину того распятия, что я вам дал...

– Я буду знать, что это значит, монсиньор.

– Старайтесь заслужить и сохранить его доверие.

– И заслужу и сохраню, монсиньор, потому что я преклоняюсь пред этим человеком, который по своему уму, воле и мужеству сильнее самых великих мира сего... Я преклонил пред ним колена, как перед одним из трех мрачных божеств, стоящих между Бохвани и ее почитателями... У него со мной одна задача: обращать жизнь в ничто.

– Гм! Гм!
– сказал голос из кареты не без смущения.
– Эти аналогии и бесполезны, и неточны... Повинуйтесь ему только... не стараясь рассуждать, почему вы должны повиноваться...

– Пусть он говорит, и я буду действовать... Я в его руках, _как труп_, по его любимому выражению. Он видит мою преданность уже по службе у принца Джальмы... Скажи он мне только: _убей_!..
– и этот царский сын...

– Не воображайте ничего подобного, ради Бога!
– прервал человека в плаще голос из кареты.
– Слава Богу, таких доказательств преданности от вас не потребуют!

– Я делаю то... что мне велят. Бохвани видит меня.

– Не сомневаюсь в вашем усердии... Я знаю, что вы стоите, как разумная живая преграда, между принцем и многими пагубными замыслами. Так как мне сказали о вашем усердии, умении влиять на молодого индуса, а главное, о вашем слепом послушании при исполнении приказаний, я и решил открыть вам все. Вы фанатически исполняете приказания того, кому служите... Это превосходно... Человек должен быть верным рабом того божества, которое он избрал.

– Да... монсиньор... пока божество... остается божеством.

– Мы друг друга прекрасно понимаем. Что касается награды... то вы знаете... мое обещание.

– Награды?.. Я ее уже получил.

– Как так?

– Это уж мое дело.

– Прекрасно... Что же касается тайны...

– У вас... есть гарантии...

– Да... достаточные!

– А кроме того, монсиньор, интерес к делу, которому я служу, свидетельствует о моем усердии и скромности.

– Это правда... вы человек пылких и твердых убеждений.

– Стараюсь быть таким.

– А главное... очень религиозный... с вашей точки зрения. В наши нечестивые времена хорошо иметь хоть какие-нибудь убеждения... Кроме того, вы полагаете, что можете оказать мне помощь.

– Я могу уверить вас в ней по той же самой причине, по которой смелый охотник предпочтет одного шакала десяти лисицам, одного тигра - десяти шакалам, одного льва - десяти тиграм и одного уельми - десяти львам.

– Что такое уельми?

– А это то же, что дух по отношению к материи, клинок - к ножнам, аромат - к цветку, голова - к телу.

– Понимаю... очень меткое сравнение... Вы человек рассудительный. Помните же то, что вы мне сказали, и старайтесь становиться все более и более достойным вашего идола... вашего бога...

– Скоро ли будет он в состоянии меня выслушать, монсиньор?

– Дня через два, через три. Вчера его спасла рука провидения... а он одарен такой энергией и волей, что выздоровеет очень быстро.

– А вы его увидите завтра?

– Да... перед отъездом... чтобы проститься.

– Тогда передайте ему нечто очень странное и о чем я не мог еще собрать сведений, так как это произошло только вчера.