Джальма продолжал с той же снисходительностью:

– Не бойся... вчера я бы тебя убил... уверяю тебя... но сегодня счастливая любовь внушила мне милосердие... я только жалею тебя, без всякой злобы. Должно быть, ты был очень несчастен... что сделался таким злым?

– Я, принц?
– с изумлением произнес метис.

– Ты, значит, сильно страдал, к тебе были, вероятно, безжалостны, несчастное существо, если ты так безжалостен в своей ненависти и даже вид такого счастья, как мое, тебя не обезоруживает?.. Право... слушая тебя сейчас, я искренне тебя пожалел, когда увидел столь упорную и печальную жажду зла...

– Повелитель... я не знаю...

И метис, заикаясь, не находил, что ответить.

– Скажи... какое зло я тебе сделал?

– Да никакого, господин...
– отвечал метис.

– За что же ты меня так ненавидишь? Зачем так яростно стремишься повредить мне?.. Не довольно разве было того коварного совета, какой ты дал мне, - притвориться влюбленным в ту девушку... которая ушла... ей стало стыдно исполнять навязанную постыдную роль?

– Ваша притворная любовь, однако, победила чью-то холодность... сказал Феринджи, отчасти возвращая себе, наконец, хладнокровие.

– Не говори этого, - прервал его кротко Джальма.
– Если я теперь и пользуюсь блаженством, дающим мне силу даже тебя жалеть, возвышающим мою душу, то только потому, что мадемуазель де Кардовилль знает теперь, как нежно и почтительно я всегда ее любил... Твоя же цель была навеки нас разлучить... и ты чуть было не достиг ее.

– Принц... если вы это думаете обо мне... вы должны тогда смотреть на меня, как на смертельного врага...

– Не бойся, говорю тебе... я не имею права тебя порицать... В безумии отчаяния я тебя послушался, последовал твоим советам... я был твоим сообщником... только признайся: видя, что я в твоей власти, убитый в отчаянии... не жестоко ли было с твоей стороны давать мне столь пагубные советы?

– Меня ввело в заблуждение излишнее усердие...

– Хорошо... А как же теперь?.. Опять те же злые советы! Ты не пожалел моего счастья, как не жалел меня в несчастии... Сердечная радость, в которую я погружен, внушила тебе только жажду заменить радость отчаянием?

– Я... повелитель...

– Да, ты... ты надеялся, что, если я последую твоим коварным внушениям, я погибну, обесчещу себя навсегда в глазах мадемуазель де Кардовилль... Послушай... Скажи, за что эта ожесточенная ненависть? Что я тебе сделал? Скажи?..

– Принц... повелитель... вы дурно обо мне судите... и я...

– Слушай, я не хочу, чтобы ты был изменником и злым человеком, я хочу тебя сделать добрым... На нашей родине очаровывают самых опасных змей, приручают тигров: вот и я хочу тебя покорить добротой... Ведь ты человек... у тебя есть разум, чтобы руководить собой, и сердце, чтобы любить. Этот день подарил мне высшее счастье... и ты благословишь этот день... Что могу я для тебя сделать? Чего ты хочешь? Золота? У тебя будет золото... Хочешь ли ты больше чем золота? Хочешь иметь друга, нежная дружба которого утешит тебя, заставит забыть о страданиях, ожесточивших твое сердце, сделает тебя добрым? Я буду этим другом... да, я... несмотря на все зло, какое ты мне причинил... Нет, именно за это самое зло я буду самым верным твоим другом и буду счастлив, думая: "В тот день, когда ангел сказал мне, что он меня любит, мое счастье было неизмеримо: утром я имел жестокого врага, а вечером его ненависть сменилась дружбой..." Поверь мне, Феринджи! Несчастье творит злых, счастье делает добрых: будь же счастлив...

В эту минуту пробило два часа.

Принц вздрогнул. Наступило время ехать на свидание с Адриенной. Прелестное лицо Джальмы, сделавшееся еще красивее под влиянием кроткого чувства, с каким он обращался к метису, светилось счастьем. Подойдя к Феринджи, он протянул ему руку движением, полным грации и снисходительности, говоря:

– Твою руку...

Метис, лоб которого был покрыт холодным потом, а бледные черты исказились, с минуту колебался. Затем, покоренный, зачарованный, побежденный, он дрожа протянул руку принцу. Тот пожал ее и сказал по обычаю их страны:

– Ты честно кладешь свою руку в руку честного друга... Эта рука всегда для тебя открыта... Прощай, Феринджи... Я чувствую себя теперь более достойным склониться перед ангелом!

Джальма вышел, чтобы ехать к Адриенне.

Несмотря на свою жестокость, на безжалостную злобу, которую Феринджи питал ко всему человечеству, мрачный поклонник Бохвани, потрясенный милосердными, благородными словами принца, с ужасом прошептал:

– Я дотронулся до его руки... Его особа для меня теперь священна...

Затем, после недолгого раздумья, он воскликнул:

– Но он не священен для того, кто будет... как мне сказали сегодня ночью... ждать его у двери этого дома...

И с этими словами метис побежал в соседнюю комнату, окна которой выходили на улицу. Он поднял штору и с тревогой сказал:

– Карета подъехала... человек приближается... Проклятие!.. Карета тронулась, и я ничего больше не могу увидеть!

28. ОЖИДАНИЕ

По странному совпадению мыслей, Адриенна захотела, как и Джальма, надеть то же платье, какое было на ней в их первое свидание на улице Бланш.