Шрифт:
– В номере никого нет, сэр.
– Пожалуйста, поднимитесь в номер и постучите в дверь.
– Я посмотрел у себя, сэр. Ключ здесь, сэр. Прошу простить меня, сэр...
Опустив трубку, Эд почувствовал, как жарко в этом стеклянном колпаке.
– Все в порядке?
– спросила мадам Тань, когда он вышел.
– В полном, - ответил он.
– Пошли посидим еще немного, а?
– Нет того, куда вы звонили?
– Что-то я устал, Тань. Пошли сядем.
– Все европейцы устают оттого, что не знают, чего хотят.
– Я американец.
– Это не важно. Вы - белый.
– В общем, верно. А чего хотите вы?
– Спокойствия.
– Хотите выпить?
– Нет, спасибо.
– Закройте колени, у вас слишком красивые ноги.
– Я думала, что надо закрывать плохие ноги.
– Простите, Тань, - сказал Эд, - мне надо еще раз позвонить.
Он набрал номер аэродрома.
– Хэлло, это Эд.
– Хэлло.
– Журналистки улетели или остались ночевать?
– Несколько человек только что улетели в Бангкок.
– Сара Стюарт улетела, не помнишь?
– Твоя жена?!
– Однофамилица.
– Рейс отправлял Кегни.
– Спроси его, а?
– А он уехал.
– Ты не заметил - там была такая черная женщина? Голубоглазая, черная, высокая женщина?
– Черт их знает... Я их видел со спины, отсюда, из будки. У нее большой зад? Там была одна с задом громадным, как ракетодром.
– Нет, - ответил Эд, - у той ничего патологического.
– По-твоему - здоровый зад это патология?
– Нет, ну все-таки, - ответил Эд.
– Кажется, высокая черная женщина улетела...
Стюарт вытер со лба пот и медленно положил трубку на рычаг.
"Дура, - подумал он.
– Истеричная дура. Конечно, она улетела! А что ей оставалось делать? Она прилетела ко мне, а я даже не позвал ее к себе. В конце концов она могла бы понять меня: я искал этой войны, чтобы найти в себе силу, а она отняла у меня последние силы. Она никогда не хотела понять меня: она живет по таблице умножения, интегралы не для нее. Ну и пусть... Пусть пеняет на себя..."
В дверях Эд столкнулся с Лэсли.
– Хэлло, Эд, - сказал он, - у твоего второго пилота сегодня великолепная женщина.
– Да?
– рассеянно переспросил Эд.
– Молодец. Ты куда - спать?
– Нет. Мы бомбим то же место, где катаетесь и вы.
– Ночью бомбить там с "фантомов" бессмысленно.
– Смысл не в том, чтобы разбомбить, а в том, чтобы попугать чарли, ответил Лэсли.
– Пока, Эд.
– Счастливо...
02.44
Степанов и Кемлонг возвращались в пещеры.
– Ситонг, наверное, ищет меня.
– Нет. Он пошел на могилу. Он всегда заворачивает сюда, чтобы зайти на могилу.
– Какую могилу?
– Здесь убили его жену. Диверсанты во время бомбежки стреляли в людей из леса. Она должна была через месяц родить ребеночка.
"Когда есть дети, - вспомнил он слова Ситонга, - не страшно умирать: на земле останется твое семя".
– А ее брату, - продолжала Кемлонг, - оторвало руку, а он художник. И он теперь не может рисовать.
– Кемлонг улыбнулась: - В детстве наши родители договорились, что я стану его женой.
– Почему же не стала?
– А мы не любим друг друга. Мы просто дружим. Он всегда шутит надо мной.
– Он тоже живет здесь?
– Да. Хотите, сходим к нему? У него красивые рисунки.
– Очень хочу.
И снова - без всякого перехода - из тишины вырвался рев самолета. Кемлонг и Степанов упали на землю; раздались близкие взрывы, и самолет начал набирать высоту.
– Фосфор, - сказала Кемлонг, поднимаясь на локтях.
– Слышите? Фосфор...
Степанов быстро поднялся: неподалеку, возле пещер, густо белело, словно на утренней осенней тяге вдоль озера стелился плотный туман.
Мимо Степанова пробежал монах Ка Кху.
– Там в пещере дети!
– крикнул он.
– Там ясли для малышей!
Степанов ринулся туда, обогнав монаха. Споткнувшись возле пещеры, он упал в белый туман, горло его сдавил спазм, и глаза защипало. Он рассек ладонь, сильно ушиб колено, но рывком поднялся и побежал в пещеру, кашляя надрывно и сухо.
Фосфор засасывало в пещеру, словно в вытяжную трубу. Он стелился по полу. Две женщины в белых халатах, Ситонг и Ка Кху то и дело опускались в этот белый, удушающий, плотный туман и поднимали с нар маленьких детишек. Степанов тоже опустился на колени и нащупал в этом плотном, удушающем, тяжелом тумане двух недвижных детей. Он поднял их, прижав к груди. Сначала дети были недвижные по-прежнему, но, глотнув свежего воздуха - тяжелый фосфор не поднимался наверх, - они забились в пронзительном крике.