– Ох, какая горячая! Спасибо тебе, Ретта.

В это утро Карен нежилась в горячей воде дольше, чем обычно. Наконец выбравшись из ванны, растерлась полотенцем и вернулась к себе в комнату, где ее уже ждала Ретта. Девушка выбрала скромное розовое платье, даже слишком скромное – ей хотелось в это утро понравиться отцу, хотелось разжалобить его…

Мистер Хэмптон сидел за длинным столом, и перед ним все еще стояла пустая тарелка. От его чашки с горячим кофе исходил изумительный аромат. Баррет внимательно читал газету, но, услышав шаги дочери, тотчас же поднялся и поспешил навстречу.

– Доброе утро, Карен, – сказал он. – Садись, пожалуйста. Росс, принеси-ка моей дочери чаю. И позаботься о сытном завтраке для нее, пусть немного поправится.

– Спасибо, папа, я не голодна. Достаточно и чая. Баррет выдвинул для дочери стул.

– Почему бы тебе не позавтракать по-человечески? Ты ведь совсем ничего не ешь. – Он повернулся к Россу, принесшему изящный фарфоровый чайник и чашку с блюдцем для Карен: – Пожалуйста, унеси отсюда эту тарелку, а то я газету испачкаю.

Дворецкий молча кивнул и убрал раздражавшую хозяина тарелку.

– Итак, – снова заговорил Баррет, – расскажи мне обо всем. У вас с Альфредом все решено, не так ли? Мы с твоей матерью очень за тебя рады.

Карен попыталась улыбнуться.

– Я рада… что вы рады, папа, – пробормотала она. Мистер Хэмптон кивнул и продолжал:

– Да, кстати… Альфред пригласил нас сегодня на заседание палаты представителей. К ним должен обратиться какой-то болван из Техаса. Можешь не сомневаться, будет очень весело.

Карен похолодела. Болван из Техаса? Да ведь это же, наверное, Вэнс Пакстон! Сможет ли она смотреть на него, не покраснев? Впрочем, у нее не было выбора.

– Альфред уже пригласил меня, папа, и я сказала ему, что приеду, – проговорила девушка.

– Вот и хорошо. Мы попросим Херманна отвезти нас в город пораньше. И зайдем в сенатский клуб перекусить. Ты не против?

– Конечно, не против, вот только…

Но Баррет уже снова взялся за свою газету.

– О черт! – вскричал он неожиданно. – Эти болваны ничего не понимают в бизнесе!

– Папа… – с мольбой в голосе проговорила девушка. Баррет поднял голову.

– Что ты сказала? Ах да, извини, – буркнул он и вновь уткнулся в газету.

Карен тихонько вздохнула.

Они выехали из дома задолго до полудня, чтобы успеть пообедать в клубе и лишь потом отправиться в палату представителей. Херманн направил экипаж по Массачусетс-авеню, а потом выехал на улицу, где было множество магазинов и кафе. В одном из этих заведений – в маленьком французском кафе – Баррет, внявший уговорам дочери, согласился отобедать. Карен часто здесь бывала, и для нее это кафе являлось крохотным уголком Европы, уютным местом, где собирались художники, поэты и просто острословы.

Однако на сей раз посетителей было немного. Лишь за одним из столиков сидели трое молчаливых, небрежно одетых мужчин, а рядом с ними – месье Клеман с женой, то есть хозяева заведения. Узнав вошедшую в кафе Карен, галантный француз тотчас же поспешил ей навстречу и поцеловал протянутую молодой леди руку.

– Ах, мадемуазель Хэмптон, как приятно видеть вас в нашем заведении, – проговорил он с едва уловимым акцентом.

– Месье Клеман, это мой отец, – представила Карен Баррета.

– Чрезвычайно рад, месье, – поклонился француз, протягивая Хэмптону руку.

– Надеюсь, у вас найдется что-нибудь… подходящее для американских желудков, – сказал Баррет. – И, кстати, мы торопимся.

– Да-да, разумеется. Хотя кто же в Вашингтоне не торопится… а ведь торопиться очень вредно для пищеварения. – Клеман подвел отца с дочерью к столику у окна и заверил их, что обслужит «молниеносно».

– Кажется, вы с хозяином знакомы, – поморщившись, проговорил Баррет.

– Я часто бываю здесь, папа.

– Полагаю, что хорошо воспитанная молодая леди могла бы не посещать подобные заведения.

– Это очень приличное кафе, папа. И люди здесь воспитанные и приветливые. И талантливые. Вон тот молодой человек, он пишет роман. А тот господин, постарше, он художник, и е" о картины выставлены в музеях Европы. Дедушка месье Клемана был королевским поваром, так что это… это замечательное кафе, можешь мне поверить.

Баррет нахмурился, но промолчал. Какой смысл спорить с женщиной? И уж совсем глупо спорить с собственной дочерью. Объяснять ей, что от искусства нет никакого толку? Карен возмутилась бы. А впрочем… Женщины – они и есть женщины.