– Скажи, Андрей, - ты лучше меня говоришь, - что злой дух не будет обвинять ни старика, ни Эрмена, ни других. Пусть свой гнев он переносит на меня: я помешал задушить старика.

Андрей переводил, люди со страхом молча переглядывались. Даже шаман с испугом забился в угол, злобно посматривая на русских. Никто не решался открыть рот. Вдруг старик Умкатаген, лежавший на шкурах, приподнялся и сказал глухим голосом:

– Зачем ты пришел сюда? Или кто позвал тебя? Уйди отсюда, потерявший разум человек.

Лось добродушно улыбнулся и вынул из кармана трубку и табак.

– Подожди, старик! Надо же покурить!
– сказал он.

Старик недоуменно смотрел на него, видимо не зная, что сказать на такую неразумную речь бородатого русского начальника.

– Давай закурим!
– протягивая табак, предложил Лось.

Старик молча повернулся к Лосю спиной.

– Давай, Умкатаген, покурим! Я тебе дарю свою трубку.
– И Лось вложил ее в руку старика.

На лице старика показалась болезненная улыбка.

– Как ребенок этот русский начальник, - сказал он, подставляя трубку для табака.

Лось положил ему в трубку табак и поднес спичку.

Молча закурили.

– Теперь как быть?
– обратился к шаману старик Умкатаген.

И от сильных переживаний и страха перед злым духом старик тихо заплакал. Он курил, и слезы текли по его печальному лицу.

Было так много необычного во всем этом, что даже шаман растерялся. Наконец он прошипел из своего дальнего угла:

– Скорей сменить надо имя старику, чтобы келе не узнал его, запутать след.

– Какое же имя мне взять?
– раздумывал вслух Умкатаген.

– Возьми, старик, русское имя, - сказал Андрей.
– Тогда келе совсем собьется со следа.

– Да, да, это правда! Келе не будет искать русского, - ухватился шаман за предложение Андрея.

– Как зовут того русского, который придумал новый закон жизни? спросил Эрмен, обращаясь к Лосю.

– Ленин! Ильич!..

– Пусть старик возьмет себе это имя, - сказал Эрмен.

Медлить с выбором имени было нельзя. Старика тут же назвали Ильичом.

– Ну как, взял имя?
– спросил шаман.

– Взял, взял!
– торопливо и радостно ответил старик.

В пологе началось испытание.

– Умкатаген!
– крикнул Эрмен.

– Умкатаген!
– раздался голос шамана.

Но старик молчал.

– Ильич!
– опять крикнул Эрмен.

– Вой!
– поспешно отозвался бывший Умкатаген.

– Умкатаген! Ильич! Умкатаген! Ильич!
– послышались окрики со всех сторон.

И каждый раз при упоминании имени Умкатаген в пологе воцарялось гробовое молчание, но как только кто-нибудь произносил имя Ильич, старик вздрагивал и спешил отозваться.

– Ну, Ильич, давай закурим!
– весело сказал Лось.

Так Умкатаген исчез из яранги. В ней жил теперь совсем другой человек - Ильич.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Лось проснулся рано. Взглянув на спящего Андрея, улыбнулся, и вдруг ему захотелось чем-нибудь позабавить его, да и себя тоже. Жизнь в ревкоме порой протекала довольно однообразно. Мало развлечений. В особенности, думал Лось, для молодого человека, как Андрей. Но в этом отношении он ошибался: Андрей чувствовал себя отлично и настолько увлекался своей работой, что лучшей жизни и не желал.

– Андрюшка! Вставать пора! Цынгу наспишь!
– крикнул Лось, уходя в свой кабинет.

Андрей долго потягивался, пока не проснулся совсем. Он быстро оделся и тоже направился в кабинет, где при входе висел на стенке рукомойник. То, что он увидел в кабинете, ему показалось каким-то диким продолжением сна. Спросонок протирая глаза, он, в состоянии крайнего удивления, тихо спросил:

– Никита Сергеевич, что все это значит?

Лось молчал, и ни один мускул на его лице не дрогнул. Он сидел за письменным столом, покрытым нерпичей шкурой, совершенно неподвижно, не поднимая глаз. В меховой кухлянке, в шлеме, со звездой и ножом "ремингтон" в зубах, он был очень мрачен и даже страшен. Здесь же на столе по одну сторону чернильницы лежал наган, а по другую - маузер в большой деревянной оправе. Лось, продолжая молчать, взял огромное гусиное перо и со всей серьезностью начал что-то писать. Перо заскрипело.

Протерев еще раз глаза, Андрей подумал: "Черт возьми, не рехнулся ли кто из нас?"

– Судить тебя буду по-американски!
– сквозь зубы и "ремингтон" проговорил Лось.
– Спишь много!
– И, уже не в силах сдерживать свой смех, он выхватил изо рта "ремингтон" и заржал так, что борода его тряслась, как полотнище по ветру.

Лось ржал неудержимо, словно застоявшийся жеребец, а Андрей вторил ему звонким голосом. И долго еще ревком оглашался их громким смехом. Наконец они успокоились, и Лось сказал: