– Что значит - а?
– Иван Иваныч удивился.
– Мусор по воскресеньям будешь развозить? И заодно с зазнобой... эт самое... хе-хе...

Мусоровоз...

Сесть на мусоровоз. После той пробной поездки это была чуть не самая заветная мечта. Конечно, свалить скорее из альтернативки - заветнее, но ведь и в мечтаниях надо быть каким-никаким, но реалистом.

Да, сесть на мусоровоз. Лишиться выходных в этом случае - одно, а киснуть здесь, в городе, - другое.

Сейчас уже и без штанов побегать можно бы по берегу пруда. Купаться еще, наверно, рано, но без штанов и босичком по берегу... сплошное удовольствие.

"Мусса... мусью... муссон-н... мусоровозик, - напевал Юрий не такую уж бессмысленную белиберду, - всю погань без остатка прочь увозит..."

Теперь уже клубничку проборонить пора. Пора бы. Да и к другой клубничке ох как тянуло. Все - в свое время - обработки требуют, внимания. Житейское, крестьянское... "Весна пришла, весне до-ро-гу", - так он бодрился, но положение его было не из приятных.

Это уж как обычно - только-только вроде начинает житуха выправляться, и тут же новая заморочка дает по морде... Точнее - на самом деле дали не ему и не он, но вроде как он опять оказался виноватым. Крайним. Как тогда, когда громили поместье Ганнибала. Громили человек сто пятьдесят, а срок альтернативки удвоили двоим - ему и тому их Иван Иванычу - как зачинщикам и вожакам погрома... И в этот раз, видать, не обошлось без Иван Иваныча друга, благодетеля.

После того как там, в кабаке, договорились о работе, Юрий вдруг окрылился, почувствовал себя хозяином всего. Почувствовал, что мир в кармане. Хлебал коньяк, забыл про вечернюю поверку... Нет, не забыл, а просто плюнул. Иван Иваныч наблюдал за ним с насмешливым прищуром, поглядывал на часы, подливал в фужеры. Казалось, специально распалял подопечного, чтоб посмотреть, что будет дальше... А дальше, когда Юрий завалился в часть глубокой ночью, его встретил комендант.

– Так!
– Комендант был зол до веселости, восторга.

Юрий остановил на нем чуть отрезвевший взгляд, увидел почти что перед носом комендатский палец. Это означало: за нарушение распорядка месяц строгого режима, без увольнений, без чайной - в общем, месяц исправления.

– Эх-х, что б ты...
– выдохнул Юрий, произнес почти беззвучно, но сам почувствовал, что и без слов этим выдохом еще усугубил гнев-восторг коменданта - такой того обдал плотнющий столб перегара, вонючейшей коньячной вони.

Вместо одного пальца появилось три. Три месяца.

– Сука, - не выдержал Юрий, - ну и сука ты! Гаденыш.

Комендант подбежал к пульту и вдавил кнопку вызова наряда. Через пяток минут Юрия втолкнули в подвал, служивший гауптвахтой.

А на рассвете на коменданта натолкнулся часовой. Тот ползал по газону возле ворот. Нос его вместе с губами и верхней челюстью был вогнан едва ли не в гортань ударом - как потом утверждали сведущие в мордобое люди, ударом кулака, но кулака большого и умелого.

Вопрос отца был, как всегда, по существу: кто мог такое сделать?

– Говорят, тебя кто-то подвез.
– Тут же и подсказка.

Юрий ответил вопросом:

– Это что-то меняет?

– Да. Разумеется! Кто тебя подвез, тот и задержал, и... и напоил. И мог такое сделать с комендантом.

– Ах он злодей.

– Не место!..
– Отец готов был вспылить, сдерживался еле-еле.
– Не место и не время для иронии.

И стал, загибая пальцы - это было любимое его занятие, прибрасывать на пальцах, - утомительно, дотошно доказывать, почему не время. И почему не место Юрию торчать здесь арестованным, в роли сообщника зверского избиения... Во-первых, просто потому, что это место не красит их обоих, особенно его, отца. "Тебе понятно, почему?!" Во-вторых, сколько он просидит под следствием, на столько отодвинется день возвращения домой - в срок службы ведь отсидка не войдет. А

в-третьих...

Юрий не выдержал:

– Брось с пальцами хоть с этими.

– Что?

– Тот тоже показывал на пальцах. Гад.

– Н-надеюс-сь, - голос отца задрожал от гнева, - мне за это голову н-не расшибут?

– А я откуда могу знать...

– Да ты просто становишься... гм... опасный человек.

За дни на гауптвахте Юрий додумался до мысли, что так, наверно, кому-то надо, чтобы он всю оставшуюся жизнь свою работал за столовский комплексный обед. Сколько можно попадать в истории - в дерьмо?.. Опасным человек становится когда? Когда его печет, печет и допечет до ручки. Проймет, достанет до чего-то такого, что надо стать - стать опасным. Иначе дальше просто некуда и все настолько опротивеет, что стыдно самому, как будто наложил в штаны и ходишь. Да, вот именно тогда или становятся опасными героями, Аль Капонами и ужинают в кабаках, или пожизненно пашут за комплексный обед.

– По диким... у-у-у...
– замычал Юрий от своих мыслей, забыв про сидящего рядом, непривычно притихшего отца.

– Так, - тут же подал он голос, - на чем я остановился?
– Отец не мог, конечно, не доскрестись хоть до каких-то выводов, не наметить путей выхода из положения.
– Что имеется в виду? А мы имеем либо увеличение срока, либо то, что было, но с ужесточением режима до конца службы. А это...
– Отец опять прибрасывал, прикидывал и обмозговывал, словно разгадывал кроссворд. М-м... э... подписка о невыезде из города, отмена увольнений и, возможно, даже выходных... Ну, выходные, я, надеюсь, отобью. Как же без выходных?.. Увлекся, наверное, почувствовал себя членом трибунала.
– Без выходных уж слишком!..