Шрифт:
"Может, тебе еще написать, когда я в туалет обычно хожу?" - Ирина нервно перевернула лист, на глаза тут же попалось:
"Уже с самых первых дней Вы уберете "галифе" с бедер и будете наблюдать за исчезновением жировых отложений в области живота и везде, где они накопились".
Она потянула бумагу в разные стороны, уже надорвала и тут же передумала. Вспомнились часто слышанные в последнее время по телевизору фразы: "Подать в суд... причинение морального ущерба... вторжение в личную жизнь..."
Спрятала письмо в ящик тумбочки. Сунула ноги в шлепанцы. Вышла из комнаты.
В телевизоре пышноволосая Шарон Стоун сидит на полу и смотрит перед собой. Отчаяние и ужас, отпечатавшиеся на лице, только подчеркивают ее миловидность.
"Свинья безмозглая!" - выпуская злость, беззвучно бросила ей Ирина; повернулась в сторону ванной, и тут же, в спину, вопрос матери:
– От кого письмо-то, Ир?
– Да так, фигня рекламная.
– Насчет чего реклама?
– Я говорю - фигня!..
– Мгм, - как-то по-старушечьи, обиженно мыкнула мать.
"А ей всего сорок восемь... И что? Я от нее, что ли, слишком уж отличаюсь?
– продолжала распалять, накручивать себя Ирина.
– Сдаться, забыть все, кроме семьи и ее пропитания, - и будет не отличить..."
Она вернулась в зал.
– Павел, давай спать готовься. Завтра в садик пойдешь наконец...
– Не-ет, не хочу-у!
Чтоб не сказать сыну что-нибудь резкое, Ирина почти побежала в ванную.
Пустив воду, раздевшись, долго рассматривала себя в зеркале. Отражалась почти вся, стоя у самой двери, лишь икры и ступни оставались за овальной рамой.
"''Галифе'' на бедрах, жировые отложения на животе и везде, где они накопились", - вспомнились слова из письма, и в горле скреблись, толкались на волю рыдания; тянуло швырнуть в отражение чем-нибудь потяжелей. И снова ей показалось, что кто-то - на сей раз мужчина с умным, добрым лицом наблюдает за ней, желает помочь.
Ирина перешагнула через бортик, легла в горячую воду. Сжалась, чуть не закричала от боли; перетерпела, и кожа быстро привыкла - стало приятно.
"Может, взять и ответить, спросить о цене?
– мелькнула мысль.
– Вдруг действительно... не обман?"
Папа читал книгу на кухне, что-то помечая карандашом. Мама уговаривала Павлушку спать, а тот упорно смотрел телевизор.
– Всё!
– Ирина подхватила его на руки.
– Пошли быстренько. Уже двенадцатый час.
– Н-ну-у, - он по обыкновению заныл, но сейчас неискренне, для порядка.
Ирина занесла его в комнату, плотно закрыла дверь.
– Давай раздевайся.
– Вытащила из-под кровати горшок.
– Писать хочешь?
– Нет. Давай играть!
– Какие игры! Ночь уже.
– Ну, мам, капельку.
– Во что?
Лицо Павлика оживилось.
– Вот так.
– Он сжал правую руку в кулачок и стал им трясти, одновременно речитативом приговаривая: - Камень, ножницы, бумага. Каранда и во вода. Су! И! Фа!!
– Выбросил из кулачка два пальца.
– Я - ножницы! Я прячусь, а ты меня ищешь.
Он дернулся было бежать из комнаты. Наметил, наверно, куда лучше спрятаться. Ирина схватила его, потянула к себе.
– Нет, сынок, я в такое сейчас не могу играть. Я устала безумно, и ночь уже... Бабушка с дедушкой тоже спать сейчас будут.
– И, чтоб переключить его внимание, поинтересовалась: - Это вы в садике в такую игру играете?
– Угу, - кивнул он недовольно.
– Садись рядышком. Давай поговорим. Да? Садись вот сюда.
Ирина помогла ему взобраться на свою кровать.
– А что это "гари дава волода" значит?
– Да не так! А так: "Камень, ножницы, бумага. Каранда и во вода. Су! И! Фа!!"
– Ну, ну... И что это обозначает? Эта "каранда"?
– Ирине вдруг и в самом деле стало интересно.
– Это игра такая... Кто ножницы, тот прячется.
– Ясно. А с кем ты в такую игру играешь?
Павлик задумчиво уставился на дверцу шифоньера, даже ротик приоткрыл.
– С Андрюшей, наверное?
– подсказала Ирина.
– Да, с Андрюшей.
– А еще с кем?
– С Максимом еще...
– А с девочками играете?
– Нет!
– Он мотнул головой.
– Почему же?
– Не хочим.
– Надо говорить: не хотим.
– Да, не хотим.
– А почему?
– А-а...
– Павлик сморщился.
Конечно, она помнила, знала, как мальчишки в возрасте ее сына да и намного старше относятся к девочкам. Самое яркое проявление внимания - это знаменитое дерганье за косу или на контрольной по математике ткнуть в спину ручкой и прошипеть: "Дай списать!" Но неожиданно Павликово "а-а!" ее покоробило и обидело, и она, не сдержавшись, пообещала с какой-то самой себе неприятной злорадностью: