Самое забавное в этом деле то, что, мнилось мне, заказал Глебушку кто-то из своих, луневских. То ли кого-то из подручных жаба заела, то ли самого Сумракова, так что хапнул не по чину или просто не поделился с кем надо. Уж больно подробную раскладку дал мне Гром на клиента. Вряд ли он стал бы держать в его окружении своего человечка – не того ранга фигура, уж скорее сам Сумрак оказался бы на крючке у бывшего инквизитора. А если бы вдруг и завел, то не стал бы мне его светить – выдал бы необходимый для работы минимум, а дальше танцуй сам, Сева, чай, оно не в первый раз.

Смущало меня только одно – Сумраков был черным магом. Не Альхазред, конечно, и не Маркиз, но долгое общение с демоническими силами даже сереньким, в сущности, людишкам придает некое мефистофельское величие. По большей части напускное, но всякое бывает. Колдуны средней руки откалывают иногда такие номера – диву даешься, ей-богу! Мщение из могилы, кровавая рука, змеящаяся в тумане... вот шуточки в стиле этих юмористов-висельников.

Кстати! А с чего я вообще взял, что Гром мертв?

Понятное дело, что после «огненных шмелей» тела не осталось. После них даже ауры не остается, выгорает напрочь. Наш взводный чародей в ту пещеру, помню, зайти не мог – говорил, незримое пламя глаза палит. Но нигде не сказано, что этой ночью Гром был дома. Старый хитрец мог уйти из этой ловушки...

Но тогда мне придется его искать. Нет – придется найти. Или того, кто займет место Грома. Это называется – «налаживание контакта с командованием».

И не стоит торопиться. Что там я вчера сгоряча наобещал Шару? Встретиться с заказчиком? Вот этим и займусь. Не заходя в магазин – иначе придется объясняться с напарником, а я сейчас не в том умонастроении, чтобы беседовать о (возможной, черт!) гибели Грома спокойно.

Я придирчиво оглядел рукав камзола, по которому только что прошлась плетеной корзиной гренадерского вида старуха. Будем надеяться, что господин Туруханов меня простит.

– А ты что приперся? – рявкнул на меня Никодимов и сипло закашлялся, давясь сигаретным дымом.

– Что такое, Павел Кузьмич? – миролюбиво осведомился я, присаживаясь за перекошенный стол.

М-да-а. Если уже у следователей из городского благочиния такие развалины бумагу держат, то нам, районным, след молчать в тряпочку и не высовываться с капитальным ремонтом. Надо будет, пожалуй, поблагодарить перед этапом тех поджигателей, когда и если мы их поймаем – новое помещение они нам обеспечили. О цене я старался не думать.

А если добрейшей души Никодимов начал на старых знакомых бросаться, значит, случилось нечто из ряда вон. И недавно – иначе я бы уже прослышал.

– А ты не?.. – Никодимов раздраженно махнул рукой, отчего сизые клубы поплыли причудливыми куфическими узорами. Я попытался задержать дыхание – в тесном кабинете можно было вешать топор. – Точно, вы же погорельцы теперь, не до того... Петрикова знаешь?

– Какого Петрикова?

– Замминистра лесной промышленности. Нет? Его похитили третьего дня. – Павел Кузьмич вздрогнул. – Ни переговоров, ничего... Всех на уши подняли... Нашли его сегодня.

– Где?

– В парке у часовни Алексия Набольшего. Сам знаешь – там слонов выгуливать можно, не заметят. Если бы не руна...

Он замялся. Я с трудом нашарил его взгляд своим, и рука моя, как бы против воли, вывела на завалявшемся поверх официальных пергаментов листе бумаги два размашистых росчерка. Невидимые, они все равно жгли глаза.

– Вот-вот. – Никодимов ожесточенно затушил «беломорину». – Как эти поступали с нарушителями границ – знаешь?

Я знал. К сожалению своему. Есть такое заклятие – орденские риторы именовали его «время, вперед!», хотя вообще-то оно состоит из девяти гласных, три из которых неотличимы для человеческого уха, зато раздельно воспринимаются теми, кто, собственно, и придумал немудрящие чары, заставляющие любое растение за считаные часы из семечка превращаться в крепкий росток или саженец. Вполне безобидное заклятие. Если только семечко при этом не находится в чьей-то грудной клетке. Я не стал спрашивать, был ли несчастный Петриков еще жив, когда заклятие вступило в силу – есть вещи, о которых лучше не думать.

– И что это было?

Когда имеешь дело с фанатиками, важна порой бывает каждая мелочь. Язык деревьев, как и язык цветов, достаточно универсален. Осина презрения? Дуб стойкости намерений? Гибкое упрямство вяза?

Павел Кузьмич оперся обеими ладонями о стол, словно пытаясь закрыть ими начертанную мной невидимую руну.

– Мэллорн.

– О-ой! – выдавил я.

Это было очень плохо. Мэллорны растут только в границах эльфийских пущ. Если мэллорн прорастает в самом сердце Москвы... то посадившие его объявляют всем, способным понять язык их безумия, что не успокоятся, пока эта земля не отойдет им. А случиться это должно, покуда не засохнет от старости посаженное дерево.

Мэллорны, правда, живут очень долго. Но меня это не успокаивало. Никодимова, как я понимал – тоже.

– И что теперь? – поинтересовался я без особой надежды.

– А что? – передразнил меня Никодимов. – Как всегда – план-перехват, посты на трассах, понты на цырлах... Я другого боюсь. Боюсь, что опять начнется. Взрыв на Манежной помнишь?

Я молча кивнул.

– Ну вот, – пожал плечами Павел Кузьмич. – Есть данные... Да что я тебе втираю – случайно одного поймали, по глупости попался, так вот – при нем два снаряженных талисмана было. В сумме, саперы говорят, килогейста на три. Еле расколдовали, со старшого, силы Томина, ты его не знаешь, семь потов сошло. Чуешь, чем пахнет? Это уже не игрушки механические, это современное чародейство.