– Воистину. – Я, следом за ангелом, осенил себя крестом.

– А вот где твой Зорин сейчас может обретаться... – Серафим озадаченно поскреб затылок, от чего фуражка, съехав на лоб, придала его могучей фигуре несколько комичный вид. – Того я, прости уж, брат, не ведаю.

– Ну вот, – вздохнул я. – А я-то торопился... думал, обрадую человека.

– Ты это... – Похоже, мой, насквозь любительский, театр одного актера и в самом деле расторгал постового. – В городской сыск сходи, на Петровку.... Или нет! Лучше в северо-восточную районку. Наших всех теперь туда подселили, на четвертый этаж.

– Ну да, а что я им скажу? – уныло пробормотал я. – Они ж меня с моей полсотней в шею...

– Да не боись ты, паря, – покровительственно пробасил серафим. – Что, по-твоему, на Петровке одни нелюди сидят?

– Ну, – неуверенно протянул я, разводя руками. – Не знаю.

– Ну, а в крайнем разе, – серафим наклонил голову и перешел на полушепот, – скажи, что Зорин тебя повесткой вызывал, как свидетеля. А спросят, где повестка, – скажешь, что как это, – постовой ткнул большим пальцем себе за спину, – увидал, так и выронил. Ну и ее того... ветром.

– Ох, не знаю, – пробормотал я. – Грех ведь!

– Так ведь для святого-то дела, – расплылся в улыбке серафим. – Долг другу вернуть – это ж святое дело, ей-ей. Истинно тебе глаголю. Для такого и малый грех на душу взять след, дабы большего не допустить.

– Ну, спасибо тебе, брат! – искренне сказал я. – Убедил ты меня. Успокоил душу мою мятущуюся.

– Дык мы ж что... – Серафим заулыбался еще шире. – Мы ж тоже... когда к нам со всей душой, мы ж завсегда рады. Ну, ступай с миром, брат.

– И ты в мире пребудь, брат, – пожелал я напоследок постовому и, повернувшись, нырнул в поток прохожих.

Пожелал, надо заметить, вполне искренне. Дядя Сима-серафим честно направил меня по месту нахождения господства Зорина. Которого я собирался найти как можно скорее и больше из поля зрения не выпускать.

Уже полчаса спустя я удобно устроился на скамейке аккурат напротив четырехэтажного, сплошь в нелепых финтифлюшках «русского барокко», канареечно-желтого здания райблага Северо-Восточного округа столицы. Настроения моего не могли ухудшить даже кишащие вокруг голуби и старушки с многотонными авоськами – и те и другие претендовали на долю единственного сиденья в окрестностях.

С моей позиции вход просматривался отлично – и все-таки я едва не пропустил Зорина. Расслабился, олух, подсознательно уверив себя, что благочинный не выйдет с работы раньше шести, и чуть не лопухнулся. На войне мне такая расслабуха могла бы выйти боком... а войти где-нибудь в районе сердца и причудливо погулять по внутренностям.

Сойдя со ступенек, Зорин повернул направо – что меня устраивало как нельзя больше, потому что именно с этой стороны не было ничего, способного перекрыть сектор обзора.

Я спокойно, не торопясь, достал из сумки двадцатикратный «Эль», стоивший больше, чем половина из проносившихся надо мной ковров. А ведь это еще далеко не самый дорогой целевик из числа сработанных Герхардом Сваровски за последние десять лет. Надежность и безупречное качество стоят дорого, порой даже запредельно дорого – но деньги эти окупаются всегда , ибо скупой платит дважды.

Так же неторопливо я навел черное перекрестье на фигуру в форменном кафтане, прошептал буквы команды – целевик тихо зажужжал, черный кружок перекрасился в желтый. Я старательно удерживал Зорина в пределах этого кружка, пока наконец жужжание не завершилось четко слышимым механическим щелчком, а кружок не окрасился в ярко-красный. Внизу поля зрения, справа и слева появились крохотные циферки – поправки в локтях и кликах соответственно.

Вот, собственно, и все. «Эль» надежно сопровождает объект на дистанции до двенадцати килолоктей, не обращая при этом внимания на преграды толщиной до шести локтей, и постоянно выдает при этом данные для стрельбы – если, конечно, его удосужились для этого настроить. Последнее, правда, для меня не столь актуально, как обычно, ибо стрелять в брата Зорина я не собираюсь. Даже наоборот – я намерен его защищать!

Только зайдя в квартиру, я сообразил, что забыл в участке одну очень полезную вещь – серебряный коллоид, которым обмазывают пальцы, чтобы не следить аурой. Поэтому перерывать книжные полки покойного газетера мне пришлось, по старинке замотав руки носовым платком.

Для человека творческой профессии Парамонов читал явно немного. Если не считать двух полок словарей и энциклопедий, всю его библиотеку составляли: полное собрание похождений некоего мстителя-одиночки с неблагозвучным погонялом Заклятый, несколько книжек модных нынче прозаиков – судя по особенной глянцевости корешков, непрочтенных, – кучка энтобусного чтива в мягких обложках, засаленного, наоборот, до канифольного блеска, и жалко притулившуюся в уголке стопу раешного еще издания наихристианнейшей литературы: «Указы XXVII Орденского Собора», цитатник по работам отцов церкви, книга «Строители Сибирского Рая» и, само собой, производственный роман всех времен и народов, жупел десятиклассников «Понедельник начинается в субботу». Сам я, каюсь, ознакомился с карьерой младшего тавматурга Привалова только до второй главы, а сочинение на тему попросту списал, за что и получил заслуженный трояк, и совершенно не мог представить, зачем кому-то держать этот памятник ушедшей эпохи у себя дома – разве только из ностальгических соображений.