5

Простые люди иногда бывают очень прозорливы в чисто житейских вопросах. Не знаю, передается ли это наследственным путем, как инстинкт, или тут и чужой, и свой, хоть и небольшой, но очень прочно усвоенный опыт, только, как думали Дудышкины, что больная жиличка их зимою умрет, так и случилось, но умерла она уже в самом конце зимы, под 4-е марта в ночь. Упорная, она изжила себя всю до последнего, даже ухудшения в ее здоровье не замечалось. Только за два дня до смерти она слегла, а то все ходила.

Этой смертью сестры ошеломлен был капитан чрезвычайно. Он уже привык к ее болезни и кашлю: просто, - в последние три года сестра его была все тот же уют, та же домовитость, та же заботливость о нем, только с кашлем, как бывают часы стенные с хрипом при бое: хрипят, но идут так же, как и раньше шли. И утром 4-го марта, рано вставши, он постучал в ее комнату и сказал: "Соня!" - а она не отозвалась; он постучал крепче и вздумал пошутить, как это делал в детстве: "Соня, ты настоящая соня!" - она не отзывалась и на это; тогда он отворил дверь.

В комнате было совсем тихо, даже дыхания спящей не было слышно. Он, уже с большой, от сердца идущей тревогой, подошел к ее кровати, сказал совсем громко: "Соня!" - и положил руку на ее лоб; лоб был холодный и легкий, как будто уходящий куда-то вниз из-под его руки, ускользающий и гладкий, как биллиардный шар: мертвый.

– Соня! Соня!
– начал тормошить за плечо мертвую Коняев.
– Да Соня же!.. Что же это такое?.. Господи!
– и закрестился часто-часто, точно сетку из мелких крестов хотел повесить между собой и наваждением этим. Но наваждения никакого и не было: было нечто совершенно простое и необходимое в жизни - смерть, но к смерти никак не могут привыкнуть люди.

Капитан сел на стул возле ее кровати и заплакал. Он передумал все детство свое: усадьбу под Костромою, которую потом продали; деда, тоже бывшего флотского, - наваринского героя; мать (отец умер рано, и его он не помнил); прямые красные сосны; прямые белые березы; запах молодых майских березовых листочков; запах березовки в старом шкафу, которую настаивали на почках, чтобы лечить порезы; запах палой хвои и смолы, и таинственный флигель в роще, и Соню девочкой в синей бархатной шляпке - с длинным золотистым фазаньим пером... и много всего и, когда постучали в дверь его квартиры из общей с хозяевами прихожей и чей-то голос громко спросил: "Можно?" - он не сразу пришел в себя. "Неужели спите?" - сказал тот же голос, и капитан узнал Дудышкина.

– Да, спим, спим!..
– ответил он горестно и неестественно громко.
– Мы - крепко спим! Сестра-то у меня... а?
– начал было он, отворяя двери.

– Царь отрекся!
– выкрикнул, весь сияя, Дудышкин.

– Сегодня ночью... сконча...

– Да, сегодня ночью узнали... Телеграмма пришла. Заставили отречься!

– Кто?.. Что вы говорите, позвольте?.. От чего отрекся?

– Царь! Царь!

– От России... отрекся?

– От престола, от престола отрекся!.. Ка-кой вы! Ну, до свиданья!

– От престола? Гм... Как же так от престола?.. А у меня сестра умерла!..
– вспомнил он.
– Сестра у меня... Соня, - и он заплакал снова.

Дудышкин уже уходил было, но, услышав, вернулся. Когда к людям приходит смерть, так же свободно и без спроса, как и она, входят к их телам и чужие люди; так же вошел в спальню покойной и Дудышкин и тоже потрогал лоб рукой.

– Ну, вот...
– сказал неопределенно.
– Да... Болела-болела, бедная, и вот... Пойти жену к вам послать: что же вы одни тут можете?.. Пойду, пошлю.

Пошел, и тут же прибежала Дудышкина в туфлях на босу ногу, вытирая руки об фартук и с готовыми уже слезами.

Несколько дней прошли в хлопотах и заботах, которые всегда вызывает смерть. Неожиданный расход на похороны заставил продать даже и платья покойной, потому что разные малонужные вещи, кроме этого, были проданы еще раньше.

Схоронили под кипарисами, и, глядя на спокойные, темные, ровные кипарисы эти, говорил тихо Дудышкину капитан:

– Страшные деревья какие!

А на улицах уже везде трепыхались красные флаги; с красными флажками спереди катили автомобили; красные флаги виднелись на внутреннем рейде на всех судах, когда они с Дудышкиным шли с кладбища.

– Что это?
– испуганно спрашивал Коняев Дудышкина.

А тот облизывал свои толстые губы и отвечал спокойно:

– Революция.

– Но ведь царь, вы же сказали, - отрекся?

– Царь отрекся... И даже бывший наследник отрекся.

– Значит, все они отреклись... Какая же еще революция? Зачем?.. Против кого революция?

– Нужно добиться полного результата, я так думаю, - уклончиво сказал Дудышкин.

– Какого же "полного"? А это будет не против России?
– недоумело спросил капитан, и глаза у него стали детские.