– Ребята, что вы больны, я верю, но что вас лечить негде, вы можете увидеть сами, когда дойдете до перевязочного пункта... Вон перевязочный, та вон землянка. (Он указал рукой.) Она уж полным-полна, ни одного человека больше принять не может и не примет, ребята!

– Тогда мы дальше пойдем!
– крикнули из толпы.

– Куда именно? В голое поле? Чтобы там замерзнуть наверное?

– Все равно где подыхать!

– Нет, в окопах вас скоро сменят другие, - там вы останетесь живы, а здесь, дальше, и лошади дохнут, не то что люди.

Издохшие лошади, кстати, не были убраны. От толпы они лежали недалеко, и на них указал Ковалевский.

Солдаты посмотрели на полузанесенные конские трупы около подводы, а Ковалевский продолжал:

– Сообщения с тылом никакого нет, - мы отрезаны. Ветер скоро опять усилится, а он будет вам все время в лицо, - не пробьетесь никуда, ребята! Выбьетесь из сил и погибнете, - это знайте!

– Неужто ж снова в те окопы?

– Только в окопы!.. Тем более - ненадолго ведь: я распоряжусь вашу роту сегодня сменить... Все роты, какие были в окопах, пойдут сегодня в резерв.

Толпа потолклась на месте еще несколько минут, наконец повернула обратно. Ковалевский же, еще не пришедший в себя, так же стоял неподвижно на одном месте, и ветер дул ему за воротник шинели.

Но вот он заметил - еще подходило несколько человек с другой стороны, одни без винтовок, другие с винтовками. Он думал, что это тоже беглые из окопов, он несколько опасливо взглядывал на три штыка, поблескивавшие на солнце, и только тогда почувствовал себя снова, если и не таким, как прежде, - все-таки командиром полка, когда узнал из рапорта унтер-офицера Старосилы, что это доставлены арестованные по его приказу пять человек "пальчиков" из десятой роты. И прапорщик Ливенцев, совершенно было упавший в его мнении, снова стал как будто и не таким уж плохим, а довольно приличным командиром роты, гораздо лучшим все-таки, чем Яблочкин, от которого ушла вся рота, а он даже не донес об этом.

Он посмотрел на арестованных, плотно зажав губы, чтобы не выругаться; однако не выдержал. Ветер дул ему в лицо. Темным разорванным пятном еще виднелась в густой поземке уходящая в сторону окопа шестая рота, но она ведь была только беспорядочной толпой, которой никто не командовал, и первый же крикун мог увлечь ее на любое преступление против дисциплины. Представлялось, что там, за двухверстными снегами, в других ротах передовой линии, может быть, тоже членовредительствуют теперь десятки, если не сотни солдат, окончательно разваливая полк. И начали развал этот вот они - пятеро, - четыре густобородых мужика и пятый, черт его знает, с какими-то дикими глазами навыкат.

– Так это вы-ы... так это вы!..
– сразу взвился до высшей ноты звонкий голос Ковалевского, и тугой кулак в серой вязаной перчатке ритмически задвигался перед носом наиболее видного из всех пятерых - Микиты Воловика, а покрасневшие глаза забегали по всей шеренге.
– Вот вам покажут, куда и как надо стрелять из русских винтовок, - погодите, мерзавцы!.. Вы поймете, негодяи, зачем существуют наши винтовки!.. Унтер-офицер! Веди эту гнусную сволочь в караульное помещение... Вон туда, - в ту землянку... И сдай там их всех караульному начальнику под расписку.

– Ваше высокобродь! А как же, на перевязку же нам надо, дюже крепко руки болят!
– прокричал вдруг, неожиданно для него, Курбакин.

– Пере-вязку? Он беспокоится, что его не перевяжут, подлец!
– удивился даже этому выкрику Ковалевский и еще раз кивнул головой Старосиле: - Веди.

И чтобы арестованных, действительно, привели куда следует, он даже прошел за ними шагов тридцать. Бабьюки шли покорно, но Курбакин обернулся вдруг и остановился, чтобы что-то крикнуть еще; однако Старосила расторопно сдернул с плеча винтовку, наставил штык против его шеи и прохрипел:

– Иди, куда приказано, а то-о...

Наблюдая это издали, Ковалевский еще раз подумал о Ливенцеве, что он, пожалуй, не так и виноват: когда же было ему переработать эту орду пополнения, влившуюся в его роту?

Но, возвратясь в штаб и отдав по телефону распоряжение, чтобы роты резерва сменили роты в окопах, а Кароли чтобы произвел дознание по делу пяти арестованных в десятой роте, - он сам вдруг был вызван к проводу генералом Котовичем.

Как это было ни странно, старец спросил его не о том, как прошла ночь и сколько у него новых замерзших, - он спросил его о прапорщике Ливенцеве.

– Генерал Баснин сообщил мне, что у вас в полку есть такой ротный командир, прапорщик Ливенцев...

– Это мог бы сообщить вам и я, ваше превосходительство, - ответил Ковалевский.

– Да, вы... вы, конечно, должны знать его лучше... Так вот, я хотел бы знать, каков он у вас по службе...

– Отличный командир!
– с ударением сказал Ковалевский, сразу предположив, что Баснин выступил против него с каким-то доносом.

– Отличный? Гм... Даже отличный, гм... Странно! А генерал Баснин утверждает, что это - отъявленный красный.