Он присмотрелся к ней и вдруг спросил неожиданно для нее, а может быть, и для себя тоже:

– А с красным флагом впереди толпы вы могли бы идти?

– Конечно, могла бы! Отчего же нет?

– Ого! Ого!
– очень оживился он.
– Любопытно поглядеть, как это могло бы у вас получиться!

И, быстро схватив длинный муштабель, он начал искать чего-то по сторонам, потом, сказав: "Есть, есть, - знаю, где!" - быстро вышел из мастерской и тут же вернулся с красной материей, похожей на широкий шарф.

– Вот, вот это самое, - подал он ей и муштабель и красный шарф, приспособьте-ка, чтобы получилось, что надо.

– Что приспособить?
– не совсем поняла она.

– Ну, привяжите, чтоб получился красный флаг, а я посмотрю... Погодите, вот тут у меня имеется кусок шпагата...

Он не только протянул ей обрывок бечевки, но еще и помог привязать им к муштабелю шарф и сначала поднял сам этот флаг над головой, потом передал ей и показал в сторону картины:

– Подите, станьте-ка там, там светлее, и все будет как надо.

Она поняла его и стала с флагом.

– Выше голову!
– скомандовал он.
– Вы впереди! За вами идет тысяча человек! Помните об этом!.. Помните, что вы идете, может быть, на смерть!

– Помню!
– строго ответила Надя, и лицо ее, расплывчатое, полудетское только что, стало вдруг тоже строгим, твердым в линиях: она поняла, что художнику нужно, чтобы она позировала, что он, может быть, как раз теперь задумал другую картину, которую назовет "Рабочая демонстрация" или как-нибудь в этом роде...

– Снимите шляпку!
– скомандовал Сыромолотов.

Надя проворно вытащила шпильку и сняла свой белый чепец.

– Станьте ко мне в профиль.

Надя повернулась, как он требовал.

– Выше поднимите флаг!.. И голову выше!.. Так.

Минуты две прошло в полном молчании. Наконец, Сыромолотов сказал удовлетворенно:

– Ну вот, видите, как... С вас, Надя, можно будет написать, и выйдет неплохо, да... В вас все-таки кое-что этакое есть... Можете положить флаг.

Надя положила флаг и улыбнулась ему прежней полудетской улыбкой.

– Не знаю-с, может быть, кое в чем вы и правы... конечно, не сами по себе, а с чужих слов, с чужих слов, - как будто про себя проговорил Сыромолотов и взял со стола этюд, который ей приготовил.

– В чем права?
– насторожилась Надя, прикалывая снова свою шляпку.

– А? Да... Это я так, больше вообще, чем в частности... А что касается этюда для благотворительной лотереи, то вот возьмите этот.

И, не показывая ей этюда, он свернул его трубкой и завернул в газетную бумагу.

– Мы вам очень-очень благодарны за это!
– сказала Надя, принимая этюд.

– Не стоит благодарности, - сказал он.

Надя видела, что надо уходить, но не могла же она уйти, не посмотрев еще раз на очаровавшую ее картину. И с минуту стояла она еще в мастерской, и художник не торопил ее.

Провожая ее потом до дверей, он спросил:

– Вы, Надя, в доме Невредимова и живете?

– Да, мы его зовем дедом, но он нам приходится дядей, - ответила Надя, чем вызвала новый вопрос:

– Кто это "мы"?

– Мои братья и сестры... А вы когда же и где выставите свою картину?

– Зачем же мне ее выставлять? Совершенно никакой надобности мне в этом нет...
– спокойно сказал Сыромолотов.
– А вот если я начну писать другую картину, то... мне кажется... мне кажется, что вы с флагом красным можете выйти удачно.

– Ах, как я буду рада!
– так непосредственно радостно сказала она, что он не мог не поверить.

Тут же после ее ухода он достал кусок холста, прикрепил его кнопками к доске этюдника и карандашом набросал Надю с флагом, как она осталась у него в памяти. Он припомнил и нескольких виденных им накануне на улицах людей и поместил приблизительные фигуры их тут же за Надей, а потом набросал просто безликую толпу.

Фасад дома Карла Куна с готическими башенками по углам он вычертил довольно детально, а рядом беглыми линиями другие дома, и это была левая половина, а на правой - шестеро конных городовых с приставом, тоже на лошади, посредине их неровной шеренги. В отдалении за конной полицией самыми общими штрихами показана была дежурная рота солдат, вызванная для "подавления беспорядков". Из окон дома Куна смотрело несколько человек...

В каждой картине, какую он задумывал, он прежде всего старался найти и наметить центр, к которому сходились бы диагонали. При планировке фигур здесь, на эскизе, ему было ясно с самого начала, что таким центром могла явиться только Надя.