– Послушайте, господин полковник!

Полковник - он был гораздо выше Ели - остановился и даже постарался держаться при этом молодцевато, хотя был стар. Его крупный ноздреватый нос с горбиной нахлобучен был на серые усы, и начавшими уже белеть от старости красновекими глазами он внимательно приглядывался к девушке - почти девочке, - которая его остановила.

– Что скажете?
– спросил он ее не то чтоб недовольно, однако и без особого любопытства, и это отметила про себя Еля.

Однако ей непременно захотелось поговорить с этим полковником, так как она уже чувствовала себя не кем другим, как сестрой милосердия, - если даже не совсем еще, то почти, - поэтому она сказала:

– Я сейчас на курсах сестер милосердия, через несколько времени (она даже хотела было сказать "дней", но подвернулось другое слово) получу свой аттестат... Вы не заведуете ли лазаретом для раненых? Может быть, у вас есть свободная вакансия для сестры?

Последнее было сказано в один прием, без всяких пауз, и Еля очень светло и выжидательно смотрела прямо в красновекие усталые глаза полковника.

– Нет, не заведую лазаретом, - ответил полковник и добавил: - Я в ополченской дружине.

Еля увидела на его погонах с двумя полосками и без звездочек, - как у ее отца, - цифры 7 и 5, что значило 75-я дружина. Но ей хотелось поговорить с ним еще, и она поведала ему улыбнувшись:

– По-видимому, здесь, в Симферополе, я не устроюсь. Помчусь в таком случае в Севастополь.

– Да, вот в Севастополе - там большой гарнизон, кстати и флот тоже, там, конечно, возможностей больше вам будет, - добросовестно рассудил полковник, но тут полуседые брови его как-то сразу вспорхнули на красный потный морщинистый лоб, и он спросил:

– А вы не шутите? Что-то очень молоды вы для сестры!

– Восемнадцать лет!
– с ноткой обиды в голосе сказала она и добавила: Неужели я показалась вам моложе, господин полковник?

Полковник вдруг улыбнулся в усы и ответил не без игривости:

– Не на много: так годика на три, не больше.

– Вот какая я моложавая!
– ликующе наружно и встревоженно внутренне, склонив кокетливо головку на левую сторону, проговорила Еля, полковник же, глядя на нее очень добродушно, протянул:

– Да-а, приятно видеть!

Потом, поднеся руку к фуражке, добавил:

– Желаю здравствовать!

– До свиданья, господин полковник! Если будете когда в Севастополе, может быть, увидимся, - бойко сказала на прощанье Еля.

– Буду, буду в Севастополе, - сказал полковник, продолжая улыбаться добродушно, - и сочту долгом увидеть вас непременно.

Они расстались вполне довольные друг другом.

Еля в разговоре с полковником до такой степени ярко представляла себя в форме сестры милосердия, что решила ехать в Севастополь, не откладывая этого ни на один день.

Так как Еля не просила у матери денег на эту поездку, то Зинаида Ефимовна ничего против такого решения не возразила, а убедить ее в том, что начали принимать и шестнадцатилетних, не стоило никакого труда.

IV

Полковник Добычин, после встречи на улице с девушкой, - почти девочкой, - кончающей уже курсы сестер милосердия, пришел к себе на квартиру заметно для самого себя несколько помолодевшим, и своей дочери, Наталье Львовне, по мужу Макухиной, сказал с прихода:

– Война, Наташа, не свой брат, - война людей подбирает!.. Девчушку какую-то сейчас встретил очень симпатичную, так она уж без пяти минут сестра, - пожалуйте, прошу покорно!.. А раненым, разумеется, приятно будет, когда девушка такая молоденькая с красным крестом перевязки им будет менять: гораздо скорее на ноги встанут.

Он даже замурлыкал было, когда мыл руки над раковиной на кухне, какой-то мелодичный романс:

Под чарующей лаской твое-ею

Оживаю я сердцем опя-ять...

Впрочем, дальше этих двух строчек не пошел - может быть, не вспомнил, как дальше.

Его очень толстая от пристрастия к пиву, несколько лет назад ослепшая жена сидела уже на своем месте в столовой.

На ее долю осталось в жизни только это: садиться раньше всех других за стол, будь ли то завтрак, обед, чай или ужин, и ощупывать удовлетворенно поставленную для нее бутылку пива, а также стакан - толстый, граненый, тяжелый, в серебряном подстаканнике. При этом у ее ног ложилась тоже весьма отяжелевшая белая длинношерстная собачка Нелли.

Семья Добычиных провела месяц предыдущего года и начало этого года на Южном берегу Крыма, где Наталья Львовна, которой было уже больше двадцати пяти лет, нечаянно вышла замуж за состоятельного владельца каменоломен Макухина, теперь старшего унтер-офицера, каптенармуса в той самой дружине, в которой Добычин был заведующим хозяйством, поскольку командиром дружины оказался призванный тоже из отставки генерал-майор.

Благодаря положению своего тестя Макухин получил возможность приходить каждый день к себе обедать. Эту квартиру нанял он, когда переехал сюда с Южного берега и перевез сюда же не только всю свою новую семью, но и мало пригодного к самостоятельной жизни архитектора Дивеева, Алексея Иваныча, незадолго перед тем освобожденного от наказания за покушение на убийство некоего Ильи Лепетова, любовника его, Дивеева, бывшей жены, которой теперь уже не было в живых.