Руки вдруг показались невероятно тяжелыми, а спину заломило, словно целый день таскала на себе мешки с мукой.

– Когда уехали? – ни к кому не обращаясь, спросила я.

Пьяный прервал поток обвинений и удивленно уставился на меня:

– Ты кто такая? – а потом обреченно махнул рукой: – Э-э-э, что за дело… Только были тут, и уехали… Эвон, еще пыль клубится…

Никакой пыли уже не клубилось. Я опоздала.

Пошатываясь, я пошла прочь. Навстречу бежали какие-то люди, махали руками, что-то спрашивали. Я не слушала. Какое им дело до меня и моей совести? Предслава уехала на чужбину. Одна… Униженная, преданная…

Какая-то мелкая шавка выскочила из-под городьбы и с громким лаем завертелась под моими ногами. Я остановилась. Куда иду? Княжны уже нет. Остался только Святополк, а на что он мне? Отомстить ему мне недостанет ни ловкости, ни отваги. Даже ненависти…

Я присела и потянулась к шавке:

– Иди сюда, песик. Иди…

Не ожидавшая ласки собака трусливо поддала хвост и нырнула под городьбу. Я усмехнулась и побрела дальше. Вышла из города и очутилась возле знакомой избы. От порыва ветра дверь распахнулась. Словно пригласила. Я шагнула внутрь.

В полутьме сеней не раздавалось ни шороха. Странно. Помнилось, у Марьяны была какая-то скотина…

Вторая дверь оказалась заперта наглухо. Я уже хотела повернуться и уйти, когда разобрала за ней шарканье ног и тихие шепотки. Я постучала. Шепотки стихли. Что-то. зашуршало, и дверь отворилась.

В клети было душно и темно. В темноте горбились расплывчатые тени.

– Журка! – негромко позвала я.

Тени зацыкали и зашипели. Кто-то схватил меня за плечи, развернул и выпихнул в сени.

– Эй, что у вас тут?..

Сильный толчок в спину заставил меня замолчать. Подчиняясь невидимым в темноте рукам, я вышла наружу.

– Уходи, – произнес глухой незнакомый голос. Я обернулась. На пороге стояла небрежно одетая женщина. Ее лицо опухло, под глазами темнели синие круги, а на носу покачивалась блестящая капля.

– Марьяна? – скорее угадывая, чем узнавая знакомые черты, прошептала я.

Она всхлипнула. Капля упала с ее носа, а другая выкатилась из глаз, пробежала по впалой щеке и поспешно заняла освободившееся место.

– Ну, чего тебе надо? Чего? – Тощие руки женщины сдавили мои плечи.: – Зачем ты пришла? Когда он был здоров, ты не вспоминала о нем! Смеялась над ним, а нынче прибежала поглядеть, как помирает? Неужели тебе и это кажется смешным? Уходи! Уходи отсюда, ради всего святого…

Ее мольба перешла в сдавленный вой. Мне доводилось слышать подобный. Все иные горести отступали перед песней бедоносной богини судьбы Карны. Она рыдала над умирающими душами голосом жен, детей, матерей…

Журка?!

Боль прострелила грудь и скрутилась в животе тугим жгутом.

– Нет! – выкрикнула я.

Подтверждая страшную догадку, Марьяна часто закивала. Ее волосы выбились из-под платка и седыми космами упали на плечи. Она казалась старухой.

– Страшная хвороба… Сначала унесла моего мальчика, теперь… – Она закрыла лицо ладонями и заплакала.

Холодная стена рухнула мне на спину и качнулась. Я опустилась на землю. Княжна уехала далеко, на чужбину, но Журка… Журка еще дальше. Почему-то вспомнился Турчин, его устремленный в небо взор и ледяные руки. Он тоже любил меня…

– Когда? – Я подняла с земли пригоршню влажной глины и прижала к щеке. Холод помогал держаться.

Марьяна всхлипнула:

– Не знаю… Пока дышит. Мы обманываем Смерть. Завесили окна, рыдаем, будто он уже… Она походит возле дома, послушает и уйдет…

– Да, да… – Я кивала и размазывала глину по щекам.

Давным-давно люди пытались обманывать Морену. Когда кто-то собирался покинуть этот мир, родичи устраивали похороны еще живого, чтоб пришедшая за жертвой белая посланница подумала, что опоздала, и отправилась прочь. Правда, Старик не верил в такое лечение. Он говорил: «Каждому отпущен свой срок. Судьбу не обманешь. И коли написано на роду помереть от воды, так утонешь и в тазу, где руки моют». Старик был мудрым человеком и любил вольную жизнь, а умер в тесной клети. Наверное, он предпочел бы навсегда закрыть глаза под ясным небом, на мягкой траве, под шум берез. И Журка тоже… И пока он дышит, надо что-то делать…

Я встала. Марьяна раскинула было руки – «не пущу», – но увидела мое лицо и попятилась. Мне было наплевать на нее. Там, в избе, умирал мой единственный друг, и я не собиралась хоронить его раньше времени. А если он и умрет, то на воле, под звездным небом, а не в душной клети под шушуканье дурных баб!

Я вошла в сени.

Огонь… Нужно раздобыть огня.

Под руку попалась загородка для коз. Навалившись на нее всем телом, я рванула. Резкий щелчок напугал домовых духов, и они разбежались по углам глухими отголосками. Мои пальцы нашарили клок сена под ногами. Оторванным от рубахи подолом я прикрутила его к выломанной палке.