– Эй, вы тоже заодно с инглизским чертом. Тысяча рупий, когда вылечит, таков договор. А матушке моей инглиз не помог ни вот столечко, он показал на кончик мизинца.
– И инглизу-торгашу я обязан отдавать рупии, кругленькие, блестящие, серебряные...

Петру Ивановичу сделалось противно. Он встал.

– Не уходите. Сердце мое ходит вверх-вниз, - ныл Керим-хан.
– Я не знаю, что говорю. Когда я вижу больную мать, я делаюсь трехлетним ребенком, плачу... Скажите, она будет жить?

– Я ее лечу.

– Ага, хаким, значит, ты ее лечишь. Ты! А он? За что я ему должен отдавать тысячу рупий, блестящих, звонких...

– Что же, Керим-хан жалеет мать? Или Керим-хан жалеет свои рупии?

– Дым вздохов вздымается из моей груди. Я вижу и не вижу, я знаю и не знаю. Посоветуй, что мне делать.

Петр Иванович невольно вздрогнул. Тон вопроса удивил его. А вдруг в этом фамильярном "посоветуй" кроется подоплека? И дело вовсе не в Бархут-ханум... Не в ее болезни.

Петру Ивановичу даже жарко стало.

Неужели Керим-хан вообразил, что Петр Иванович, советский доктор, тоже что-то вроде этого английского разведчика? Что Петр Иванович не простой русский доктор, а...

Нелепость! Но тогда почему Керим-хан ходит вокруг да около, просит совета, заискивает?

А если совет подойдет, устроит Керим-хана? Тем самым он, рядовой доктор, сможет предотвратить многие беды. Белуджи свирепы и воинственны. Их вторжение в советские пределы - огромное несчастье... Петр Иванович чуть не забыл, что он только скромный советский врач, что ему никто не давал права вести переговоры с Керим-ханом...

Керим-хан был азиат и остался азиатом. Он хитрил и переборщил в своей хитрости. Он, возможно, и хотел услышать совет. Изощренная его хитрость не допускала, чтобы большевики могли послать в пустыню такого большого доктора просто лечить пастухов и жалких земледельцев от болезней. Болезни посланы аллахом еще Адаму. И со времен Адама люди болеют и помирают от болезней. Станут большевики возиться с какими-то подыхающими с голоду черными людишками - таков уж удел черни - да еще в чужой стране. Другое дело, если заболеет знатный человек, вроде матушки Бархут-хон... Она мать великого вождя. Ее жизнь драгоценна. Для того этот русский доктор и здесь. Но он не только доктор, Керим-хана за нос не проведут. Белудж глубокомысленно сощурился и важно сказал:

– Посоветуй, что мне делать?

– Мое дело лечить...
– сказал Петр Иванович и вдруг разозлился: - А впрочем, один совет я дам. Опий выветривает из мозга разум... Запомните, хан: ум человека вылетает из головы вместе с терьячным дымом.

Керим-хан не обиделся. Ловко, как ему, наверно, казалось, он вернул разговор в прежнее русло.

– Самый несчастный тот, кого никто не любит. Меня любит один человек в мире - мать. Что со мной будет, если она...
– он закатил глаза, но вдруг застонал: - А тысяча рупий!

Костер потух, загадочными глазами тлели угольки. Влажная темнота южной ночи заползла под покров чадыра, и нельзя было разглядеть лица Керим-хана, но Петр Иванович понял, что он плачет.

Плакал Керим-хан, самый могущественный, самый страшный, дикий Керим-хан, чьим именем матери-персиянки пугали детей. Тот самый Керим-хан, которого побаивались правители могущественных государств.

Керим-хан!.. Угроза нашествия, гибели женщин, детей, резни, истребления всего племени не заставила бы его пролить и слезинки. Говорили про него: "Глаза его сухи, без слез, руки мокры от крови". В час опасности, безысходности он мог бесстрашно подставить шею под удар, только бы не показать слабости духа.

Не на шутку Петр Иванович испугался. Страшно, когда плачет мужчина-белудж. Еще хуже, когда белудж плачет в твоем присутствии. Лучший друг делается врагом, если узнает, что ты видел его слезы.

Утро в долине Герируда пришло в ослепительном наряде из золота и багрянца. Солнце разогнало мрак ночи и мрачные мысли.

...Черная, лоснящаяся физиономия вождя белуджей сияла, бешеные глаза его прыгали. Бархут-ханум лучше. Бархут-ханум соизволила выкушать чашку кислого молока, совсем маленькую чашечку - но какая радость!

Керим-хан пританцовывал, хлопал всех по плечу и вопил:

– Проснулось мое счастье! К матушке возвращается здоровье!

За утренним чаем он даже спел. Он пел, пощипывая струны кобуза и поглядывая хитро на мистера Джеффри Уормса, который ел, как всегда, много и жадно.

Керим-хан пел:

Я хваленый, перехваленный богатырь, иах!

Ой, я "ветров" козлика испугался, иах!

По площади дастархана я гарцую на осле, иах!

Во мгновение ока пузо набиваю хлебом, иах!