Казик спускался все ниже и ниже...

"Гу-гу-у!.." - полнилась лестничная клетка над головой разными звуками.

Слышался топот ног, шарканье, звяканье банок, ведер...

Среди новоселов Казик замечал и таких, кто свою жизнь на новом месте начинал с просверливания в дверях отверстий для разных хитроумных замков.

Засучив рукава, они с усердием налегали грудью на стамески и буравчики, натужно сопели, лихорадочно лупили молотками и ни на кого не обращали внимания.

"И чего торопятся?" - не понимал Казик и почему-то старался не наступать на стружки и опилки, устилавшие площадки перед дверьми.

Он радовался, что для них внутренний замок, как сказала мама, дело десятое, успеется, и вообще, что весь этот кавардак переселения для него уже кончился.

Как хорошо, что они приехали рано утром!

Наконец последний, двенадцатый, пролет лестницы остался позади.

Оказавшись во дворе, Казик отбежал немного и оглянулся на свой дом. Задрал вверх голову: вон его седьмой этаж!.. Высоко! Выше всех остальных домов, построенных раньше.

"Какой здесь простор! Как красиво! - Казик гордился, что стал здешним жителем. Он шел к автобусной остановке, а сам все время озирался, придирчиво сравнивал другие дома со своим. - Такого тут пока еще нет! Разве что только вот этот будет вровень с нашим", - приглядывался он к фундаменту, мимо которого шел.

Будущие размеры новостройки он определил по высоченным башенным кранам, что передвигались по рельсам. Машины плавно поворачивали свои длиннющие стрелы, предупреждали сигналами строителей, подавая груз.

Казик сел в автобус и доехал до остановки "Северный", которая была как раз напротив Венькиного дома. Знакомые места тронули сердце тихой грустью. Оказывается, не так-то просто расставаться с родным уголком, он никогда не забудется, останется в памяти и сердце навсегда. Куда ни посмотри - везде напоминания: и эта обветшалая скамейка у глухой стены, где они всегда начинали свои игры в прятки или салки, и колонка, и сады с огородами, куда совершали налеты за яблоками и огурцами...

Казик вздохнул: теперь он здесь только гость. Но ничего. Дружить с Венькой и Шуркой он будет по-прежнему.

Решил сначала зайти к Веньке. Толкнул плечом тоскливо заскрипевшие на петлях воротца, стукнула за спиной калитка, звякнула пружина.

Пройдя несколько шагов, Казик остановился: двери Венькиной половины дома были на замке. Он потоптался немного во дворе и снова вышел на улицу. Перебежал ее, свернул в переулок и вскоре оказался перед домом Протасевича. Поднялся на знакомое крыльцо, постучался.

Долго никто не откликался. Казик застучал громче.

– Да будет тебе дурачиться! - послышался за дверью голос Шуркиной мамы.

Казик вошел. Поздоровался. После дневного света не сразу разглядел тетю Броню, которая сидела на кровати, опершись плечами на подушки, с грелкой в руках. Увидев, что Казик один, тетя Броня нахмурилась:

– Я думала, это мой... Когда возвращается - обязательно какую-нибудь штуку выкинет. Взял дурную моду...

– Что, Шуры еще нет?

– Нету обормота. Где-нибудь баклуши бьет! - гневалась тетя Броня. - Это ж подумать только: из школы сегодня удрал, учебники бросил! - показала она на полевую сумку, висевшую на стене. - Недавно принесли. Дожил, окаянный! И где его нечистая сила носит?

– А кто приходил? Венька?

– Какой там Венька!.. Вместе они удрали. Устроили в школе бедлам... Девочка приходила, беленькая такая, деликатная.

– Василькова! - догадался Казик.

– Может, и она. А ты проходи, пожалуйста, проходи, - пригласила его Шуркина мама. И пожаловалась: - Что-то я совсем расхворалась сегодня. С утра ничего было. А потом так взяло, так печет в боку, что хоть ложись и помирай.

Казик видел, как кривились от боли губы тети Брони, как она все сильней прижимала к животу обернутую платком грелку.

Потом закрыла глаза, утихла.

– Может, вам чем-нибудь помочь? За лекарством сбегать, - с беспокойством спросил Казик и подошел ближе к кровати.

– Нет, детка, ничего мне не надо... Видно, съела что-то несвежее... Пройдет... А ты посиди немного со мной... Расскажи, как там у вас... Хороша ли квартира?

Только теперь Казик разглядел, какое побледневшее лицо у тети Брони. Щеки запали, явственней проступили морщинки.

Тетя Броня прилегла, поджала под себя ноги. Слабым голосом попросила накрыть ее. Казик стащил с Шуркиной кровати одеяло, укутал им больную. Он понимал: надо что-то делать, потому что Шуркиной маме становилось все хуже и хуже...