– Если бы я мог это сказать с уверенностью?!
– воскликнул Грачик.

– Однако!.. Ты довольно далеко забрался в своих предположениях.

– Вы же всегда хотели видеть в моих действиях логику. Вот она: кого "Перконкруст" послал на такого рода диверсию? Кто же лучше палача знает отвратительную профессию убийцы?

– Такая логика мне уже не нравится, - возразил Кручинин.
– В ней мало наблюдательности. Палач - плохой исполнитель для такого рода диверсии. Прежде всего эти подлецы, как правило, трусы. А трус тут не годится. Во-вторых, здесь нужен другого рода "опыт". Мясник и браконьер - не одно и то же. Нет, нет, ты ошибся, Сурен.

Но Грачик не мог уйти от того, что оба узла определены экспертами как узлы, применяемые при повешении; их можно было условно назвать узлами палача. А слова Кручинина хотя и не меняли сути дела в полном смысле, но ломали сложившуюся у Грачика картину преступления. Это мешало ему досказать свою версию с прежней уверенностью.

– Дальше не стоит и говорить, - разочарованно сказал он, собирая разложенные по столу бумаги.

– Наоборот, - ответил Кручинин, - именно теперь-то и поговорим. Ты же знаешь, к чему приводит самонадеянность в практике расследования: человек попадает в плен своих предположений и теряет способность их критиковать... Я не хочу, чтобы ты слишком доверял своей интуиции. Когда-то я сам относился к ней чересчур доверчиво. Талант следователя без настойчивых поисков объективного решения ничего не стоит. А ты, с твоим темпераментом, хватаешься за то, что тебя пленило своей правдоподобностью, и оказываешься в состоянии самогипноза. Одним словом, - решительно закончил Кручинин, запирай-ка это стойло Фемиды и - пошли!

– Как вы сказали?
– удивился Грачик.

– Не могу же я назвать твою конуру спальней богини правосудия, рассмеялся Кручинин.
– Это обидело бы и тебя, и ее. Хотя было бы в известной мере справедливо. Старуха так привыкла жить с завязанными глазами, что не раскрывает их даже тогда, когда мы сами снимаем с нее повязку. Вообще, на мой взгляд, наша социалистическая Фемида должна изображаться вполне зрячей. Эдакая классовая богиня без повязки на глазах и с мечом вместо весов... Запирай-ка свой храм прав, - такой термин тебя устраивает?
– и айда ко мне! Настало время завтрака.

– Да, я зверски хочу чая, - согласился Грачик. Он знал слабость своего друга к этому напитку, но, чтобы подразнить Кручинина, добавил: - Забежим в кафе, выпьем по чашке.

Действительно, Кручинин не смог пропустить мимо ушей такое святотатство. Он вычитал где-то китайский рецепт приготовления чая - а кому же и знать его, как не китайцам!
– и решил, что лишь напиток, приготовленный таким образом, можно употреблять. Простой и нетребовательный к пище, Кручинин утверждал теперь, что только люди с примитивными вкусами могут не понимать, что всякий продукт требует бережного приготовления по способам той страны, откуда он привезен. Впрочем, дальше чая эта теория у него не шла. Внутренне посмеиваясь над блажью учителя, Грачик отдавал ей внешние знаки уважения. Никогда не будучи любителем чая и предпочитая ему стакан кавказского вина, Грачик готов был с хорошо разыгранным наслаждением смаковать содержимое чашки, сваренной Кручининым.

– Итак, давай внесем необходимые поправки в твой вариант, - сказал Кручинин, когда закипела вода и маленький чайник с заваркой был водружен на большой, чтобы пар хорошенько прогрел сухой чай. Кручинин ходил вокруг чайника, время от времени приподнимая крышку и потягивая носом аромат разогревающейся травы.
– Что изменилось в твоих предположениях?.. Видишь: вот теперь, когда я чувствую по запаху, что заварка уже хорошо прогрелась, я наливаю чуть-чуть крутого кипятку. Но совершенно крутого, бурлящего. Это важно!.. Вот так: чтобы только покрыть заварку. Не больше... По-моему, в твоем варианте почти ничего не изменилось. Давай, выкладывай его до конца.

– Право, мне сейчас не хочется, - отнекивался Грачик.

– Что мне твое "не хочется"!.. А теперь, когда чай уже заварился в этом минимуме воды, я подливаю кипятку. Но опять-таки крутого и не больше того, что нам с тобою нужно на две чашки... Рассказывай версию, как она сформировалась.
– Кручинин приподнял крышку чайника и, полузакрыв глаза, потянул носом аромат напитка. Лицо его приняло блаженное выражение. Готов!

– Но раз моя версия полетела к чертям...
– начал было Грачик.

– А кто тебе сказал, что она полетела?
– перебил Кручинин.
– Ну-с, каков чаек... Итак?..

– Сначала вы сами сказали, что от моей версии ничего не осталось, а теперь и я говорю: она ни на что не похожа.

Кручинин опустил чашку.

– А ты искал в своей версии "похожести" на что-то, уже имевшее место?

Грачик задумался, прежде чем ответить. Он пытался по тону Кручинина понять, будет ли ошибкой, если он сознается, что действительно искал в прошлом что-то, что могло бы дать ему материал для построения своей версии: конкретных, прямых аналогий настоящего случая с примерами из практики. Но сам его замешательство было уже ответом для Кручинина.

– Напрасно ты, Грач, стесняешься сознаться, что пробовал подойти к делу эмпирически, - поспешил он успокоить растерявшегося Грачика.
– Умение отыскать аналогию важно там, где есть возможность установить сходство приемов или когда речь идет о почерке преступника. Установление modus'a operandi9 - важный этап розыска. Вспомни хотя бы дело последнего медвежатника.
– Он обхватил свою чашку ладонями, словно пытаясь сохранить ее тепло.
– Пей, Грач, пока чай не остыл... Это напиток, требующий, чтобы его уважали...