— Ай, ай! — заворчал старик. — Имей терпение! Жди! Всегда так говорят. В мое время было иначе: если нужно что-нибудь сделать, мы делали. Теперь все откладывается из-за зимних холодов или летней жары.

Белый Теленок закончил разговор на эту тему, сказав, что если кто-нибудь действительно изловил северные стада, то, по-видимому, бизонов осталось предостаточно.

— И стада эти на нашей земле, — добавил он. — Если кто-нибудь из племен с той стороны гор придет сюда охотиться, то мы позаботимся, чтобы они не вернулись назад, во всяком случае кое-кто из них.

Покупатели начали к нам приходить, когда мы еще не выпрягли лошадей, но Ягода объявил, что никакой торговли не будет до вечера. Когда обед кончился и гости разошлись, народ стал стекаться толпами. Одному было нужно ружье, другому патроны, кому табак, сахар или кофе, а кому, увы, спиртное. Пока пришло время ложиться спать, мы успели продать больше чем на пятьсот долларов товаров, сухих и жидких. Тяжко было видеть, что Ягода будет всю зиму почти постоянных разъездах, доставляя нашу пушнину в Форт-Бентон и возвращаясь оттуда с новыми запасами товаров.

В ту зиму было какое-то сумасшествие с азартными играми. Днем мужчины, если не уходили на охоту, играли в колесо и стрелу; в этой игре катят по утоптанной тропинке маленькое колесо, спицы которого унизаны бусами, и пытаются пустить в него стрелу, когда оно проносится мимо. Ночью лагерь гудел от торжественной, жуткой песни игроков, несшейся из многих палаток. Там игроки, сидя друг против друга, играли в «спрятанную косточку», ударяя в такт песне палочками по наружному краю ложа. Даже женщины участвовали в игре, и из-за их ставок возникало множество пререканий.

В палатке недалеко от нас жила молодая пара, Куница и его жена Жаворонок. Они сильно любили друг друга и всюду ходили вместе, даже на охоту. Глядя на эту взаимную, незнающую обоюдной скуки любовь, народ улыбался и испытывал удовольствие. Они редко ходили в гости, но часто устраивали маленькие угощения для своих друзей. У Куницы, хорошего охотника, палатка всегда была полна мяса и шкур; на войне ему также сопутствовала удача, доказательством чему служил его большой табун лошадей. Он так привязался к своей хорошенькой маленькой жене, что никогда не уходил по вечерам играть и не приглашал компанию играть к себе в палатку; азартные игры тянулись слишком долго. Он довольствовался пирушками, которые скоро кончались, любил спокойные вечера, когда они вдвоем с женой болтали у очага после ухода гостей. Случалось, когда Жаворонок счищала мездру со свежей шкуры и холодная погода мешала сидеть перед палаткой и разговаривать с ней, пока она работала, Куница уходил в ближайшее место игры в колесо и ненадолго принимал в ней участие. В колесо он играл мастерски и чаще выигрывал, чем проигрывал. Но выдался несчастный день, когда он, играя против молодого человека по имени Скользнувшая Стрела, потерял десять лошадей. Я в тот день торговал в палатке, но время от времени мне сообщали о ходе игры, и я слышал, как ее обсуждали.

Скользнувшая Стрела, оказывается, когда-то тоже хотел поставить палатку для себя и Жаворонка. Родители девушки по неизвестной причине, несмотря на богатство молодого человека, отклонили предложенный им выкуп — табун лошадей

— и отдали Жаворонка Кунице, далеко не столь состоятельному.

Все одобряли выбор, так как любили Куницу, тогда как у Скользнувшей Стрелы, грубого, неотесанного, скупого парня, не было ни одного близкого друга. Он не женился и кто-то слыхал, как он говорил, что Жаворонок еще будет его женой.

— Куница с ума сошел — затеял играть с ним, — сказал мне один из покупателей. — Играть с лучшим игроком в лагере, когда этот человек его враг. Конечно, с ума сошел.

На другой день стало известно еще кое-что. Задетый за живое своим проигрышем, Куница разыскал Скользнувшую Стрелу и почти всю ночь играл с ним в косточку, проиграв еще двенадцать лошадей! В первой половине дня Жаворонок зашла в гости к Нэтаки, и меня позвали на совет. Женщина была в отчаянии и плакала.

— Он сейчас спит, — говорила она, — но собирается когда проснется, опять играть со Скользнувшей Стрелой. Я его просила не делать этого, но он впервые отказывается меня слушать. Он только и говорит, что «пойду играть; я отыграю своих лошадей». Вы только подумайте, уже проиграл двадцать две лошади, почти половину нашего табуна, и кому, этой собаке Скользнувшей Стреле! Будь это кто другой, мне было бы не так обидно, но проиграть ему!

Речь ее прервалась рыданиями.

— Пойди, поговори с ним, — продолжала она, — он с тобой очень считается и послушает тебя. Пойди отговори его от этой безумной затеи.

Я пошел в их палатку и застал Куницу еще в постели. Он лежал, опершись на локоть, и уныло глядел на огонь.

— Не говори мне ничего, — начал он, прежде чем я успел открыть рот. — Я знаю, зачем ты зашел: она прислала тебя чтобы ты уговорил меня не играть, но я не намерен прекратить игру. Я не могу бросить игру, пока не отыграю все, что потерял.

— Но послушай, — вставил я, — ты же можешь проиграть еще больше, если будешь продолжать, можешь потерять все что у тебя есть; ведь Скользнувшая Стрела, говорят, самый искусный из игроков. Подумай только, чем ты рискуешь. Какой был бы позор остаться нищим, без лошадей для перехода с лагерем на новое место, даже без верховой лошади для жены.

— Ну, этого уж не случится, — сказал он уверенно. — Всех лошадей я не могу проиграть. Нет, ты напрасно тратишь слова. Я должен снова играть с ним и уверен, что выиграю. Я помолюсь, я сделаю жертвоприношение. Я должен выиграть.