Лил Ноленд подняла трубку — аппарат стоял на полу, у нее под рукой.

— Междугородный?.. Что?.. Кого, кого?.. Алло!.. Неважно слышу… Что-то трещит…

Собравшиеся уже притихли. Связи мешали только грозовые разряды.

— Беверли-Хиллз?.. Кого попросить?.. Эшбриджа?..

Все так привыкли называть его Пи-Эм, что Лил не сразу сообразила, о ком идет речь.

Телефонистки в Ногалесе, знакомые с нравами долины, без особого труда разыскивали своих абонентов на соседних ранчо.

— Да, здесь. Передаю трубку.

Доналд тоже Эшбридж. Услышав свою фамилию, Пи-Эм посмотрел на брата. Вопреки его опасениям, тот не шелохнулся, только впился глазами в глаза Пи-Эм и больше не отводил их в сторону.

— Алло!.. Это я.

На другом конце провода была Эмили, но он избегал называть ее по имени: зачем людям знать, что у него есть сестра в Калифорнии?

— Да… Плохо слышу… Неподалеку сильная гроза…

Повтори… Да, да…

Разумеется, это Эмили! Они уже много лет не звонили друг другу. Могла бы и поинтересоваться, как он живет.

В сущности, за минуту до этого она даже не знала, жив ли он.

Но она спросила только:

— Доналд у тебя?

— Да.

— Здоров?

— Да.

— Дальше не отправился?

— Нет.

— Почему?

— Мы отрезаны рекой.

— Не поняла.

— Река разлилась: начались дожди. До шоссе не добраться еще, может быть, несколько дней.

— Мне надо с ним поговорить.

— Что?

Он пытался выиграть время: ему необходимо собраться с мыслями. Игроки тактично продолжали партию, но женщины говорили медленно, с перерывами между фразами. Ясное дело — прислушиваются.

— У меня для него новости.

— Выкладывай.

— Он рядом, так ведь?

Пи-Эм не посмел солгать. Просто промолчал.

— Передай ему трубку.

— Может быть, лучше…

— Как он там?

— Хорошо.

— Поможешь ему?

— Разумеется.

В голосе Эмили не было никакой нежности. Он звучал слишком отчетливо и поэтому безлично.

— А справишься?

— Не сомневаюсь.

— Тут мало не сомневаться.

Будь он один, его бы наверняка прорвало. Она что, тоже собирается учинить ему допрос? Что они оба о нем думают? Почему не доверяют ему? Считают его способным черт знает на что?

— Я сделаю все возможное и невозможное, а справиться в моем положении не так уж трудно.

— Он должен перебраться. Понимаешь, должен.

— Прекрасно понимаю.

— Позови его.

Доналд, приросший к месту, по-прежнему смотрел брату в глаза и, казалось, угадывал, что говорит Эмили.

Пи-Эм был почти уверен, — хотя и не подтвердил бы этого под присягой, — что, как только сестра потребовала Доналда к аппарату, брат медленно двинулся вперед.

О том, чтобы устроить скандал у Нолендов, не может быть и речи. Ему нельзя позволить себе ни одного лишнего слова. Пи-Эм нехотя протянул трубку Доналду.

Когда тот перехватил ее, рука его дрогнула. Он наклонился, глухо бросил:

— Алло…

И больше ничего не сказал, только время от времени повторял «алло». Это было долго и однообразно. Женщины смолкли — невольно и словно невзначай. Черты Доналда выражали предельную сосредоточенность, рука, стиснувшая трубку, побелела от напряжения, но ни один мускул в лице не дрогнул, и брат — для приличия, разумеется, — не отрывал глаз от Пи-Эм.

— Да… Да…

Эмили говорила длинными фразами, которые, как многоточия, отделялись иногда друг от друга грозовыми разрядами. В любой другой стране, кроме, пожалуй, Англии, подобный разговор был бы немыслим из-за подслушивающих устройств. Здесь полиция не могла подключиться к линии; Эмили, зная это, говорила без остановки, и только Доналд, застыв в прежней позе, не замечал, что звонок слишком затянулся.

— Благодарю, — выдохнул он наконец.

Пи-Эм надеялся, что сестра попросит снова позвать его и сообщит о результатах переговоров, но ничего подобного не последовало. Доналд положил трубку и, проявив необходимое самообладание, повернулся к м-с Ноленд.

— Извините, пожалуйста, — пробормотал он.

— Да бросьте вы! За что?

Губы Доналда дрожали. Он непроизвольно обвел комнату взглядом, и Пи-Эм догадался, что ищет брат — стакан с чем угодно, только бы покрепче. На мгновение он испугался, что Доналд схватит его фужер, который был еще наполовину полон, но брат, сделав над собой усилие, лишь облизнул языком пересохшие губы.

Как он ни силился скрыть волнение, оно было настолько очевидным, что Лил Ноленд не удержалась и спросила:

— Надо думать, ничего плохого?

А эта зараза м-с Поуп прошипела Пи-Эм в самое ухо:

— Он женат?

Почему они все, особенно бабье, так пекутся о Доналде? Что в нем особенного с их точки зрения? Не будь на нем вещей Пи-Эм, он выглядел бы как любой мелкий служащий, который одевается в магазинах, торгующих в кредит. Он, конечно, бледен, но лишь потому, что два года провел взаперти — в буквальном смысле слова. Как бы перетрусили все эти бабенки, если бы им неожиданно сказали правду!