Предоставленный самому себе, Доналд толкался бы в очередях на бирже труда или безуспешно названивал по телефону тем, кто сейчас собрался тут.

Теперь же, несмотря на откровения Лил, а может быть, именно благодаря им, ему достаточно слово сказать.

А вдруг он уже сказал? Или собирается? В кармане у него ни цента — это Пи-Эм знает. В долину он явился голодный. Милдред с детьми, ожидающая по ту сторону границы, — не в лучшем положении.

Что если под тем или иным предлогом он займет денег у кого-нибудь из здешних?

В сущности, Пи-Эм совершенно не знает брата. Если не считать смутных воспоминаний детства, он знает его хуже, чем любого человека, с которым познакомился бы несколько дней назад. Разве Доналд не привык занимать у Эмили? Похоже, она ухлопала на него все свои сбережения. Он разжалобил ее ловкими фразами, разговорами о Милдред и малышах. Вероятно, подоил и отца.

Такие типы, с удовольствием рассуждающие о своей невезучести и порядочности, легко начинают верить, что все обязаны им помогать.

В момент, когда м-с Поуп заговорила с Пи-Эм, Доналд стоял у карточного стола, за спиной Пембертона, и наблюдал, как тот играет в покер.

Пи-Эм предупреждал: «Не давайте ему пить».

Но из приличия не мог сказать: «Не показывайте ему слишком много денег сразу».

Конечно, играют на жетоны. Но они имеют определенную ценность и сразу после партии обмениваются на банкноты и чеки. Доналд наверняка уже знает, сколько они стоят. Белые — доллар, красные — десятку, голубые — полсотни. А пятьдесят долларов — это почти столько, сколько Доналд зарабатывал в неделю у Фарнесса и Кампмайера, когда, по счастью, получил там место. Если бы ему с семьей гарантировали пятьдесят долларов в неделю пожизненно, он, вероятно, удовлетворился бы этим и не совершил побег из Джольета.

До чего странное ощущение возникает от этих вопросов! Даже голова кружится. У них один отец, одна мать, но теперь, находясь здесь, Пи-Эм все равно что дома: он ровня — или почти ровня — тем, кто снует вокруг него.

И вот появляется Доналд, изголодавшийся Доналд, который всю жизнь прозябал, потом покушался на убийство, просидел два года за тюремной решеткой и все-таки преспокойно, с невозмутимым, в общем-то, видом наблюдает, как переходят из рук в руки полусотенные жетоны, а Лил Ноленд, женщина с пятьюдесятью тысячами годового дохода, бросается к холодильнику и тащит ему кока-колу в большом серебряном кубке.

Это походило не то на сон, не то на кошмар, отравляло душу смутной тревогой, и тем не менее мысли Пи-Эм были как бы подернуты пеленой самодовольства: никогда еще у него не было случая с такой очевидностью измерить пройденный им путь.

Неужели человек, не сумевший достойно устроить свою жизнь, имеет право ставить под вопрос результат стольких усилий лишь на том основании, что он — ваш брат?

Было душно. Гроза над Тусоном утихла, но над мексиканскими горами уже собиралась новая. Река поднялась так, что рев воды доносился даже сюда.

Вернись Пи-Эм вчера на два часа позже, он бы разминулся с Доналдом и отделался от него. В любом случае брату нельзя обосновываться в Соноре. Хочет жить в Мексике, пусть едет дальше на юг.

Он даст ему денег. Это его обязанность. Он не может сделать меньше, чем Эмили. К тому же, если он не даст, Доналду придется раздобыть их любой ценой, а это еще страшнее.

Сколько? Столько, чтобы продержаться, скажем, месяц. Этого достаточно. Имея в запасе месяц, мужчина обязан выпутаться в любых обстоятельствах. Мыл же Пи-Эм посуду в аптеках-закусочных! Милдред может работать. Она привычная. Такие всю жизнь работают.

Кстати, сколько лет детям? Он не помнил, кто старший — девочка или мальчик. Семейную хронику ведет Эмили. Если мальчик, ему примерно шестнадцать. Шестнадцатилетнему парню уже полагается зарабатывать на жизнь.

Интересно, о чем думает шестнадцатилетний мальчишка, когда ему говорят: «Твой отец в тюрьме»?

Жалеет отца? Злится на него? Питает к нему ненависть? Или тоже находит, что бывают люди либо невезучие либо ставшие жертвой несправедливости?

Что если это маленький, взъерошенный бунтарь, который в один прекрасный день явится сюда требовать отчета, как его отец сегодня утром?

Вокруг слышались ленивый шум разговоров, стук жетонов, звяканье кем-то наливаемого стакана: Дженкинс исчез, и каждый обслуживал себя как умел. Небо нависло над землей, вдалеке погромыхивало, и атмосфера становилась от этого еще более расслабленной и обволакивающей. Типично воскресная обстановка, когда невольно спрашиваешь себя, за каким чертом несутся по шоссе машины, гудки которых время от времени раздаются то в одной, то в другой стороне дороги.

Внезапно в этой полутишине, гораздо более глухой, чем полное безмолвие, резким диссонансом задребезжал телефон, и Пи-Эм подбросило, как в ту минуту, когда с ним заговорила м-с Поуп. Попробуй он после уверять, что сразу угадал — вызывают его, ему никто бы не поверил. Но он угадал и даже почувствовал, что разговор будет неприятный. Звонок резанул ему слух, как скрипучий голос его ненавистницы.