— Moie veer. Чудесная погода!

И он попытался объяснить, что дует восточный ветер и что это прекрасно.

Остинг выбирал сигару. Он перебрал пять-шесть штук, разложенных перед ним, демонстративно взял черную как уголь манилу и, прежде чем закурить, откусил конец, выплюнул на пол.

Потом показал дружкам свою новую фуражку.

— Vier gulden. [14]

Четыре гульдена! Сорок франков! Его глаза все так же смеялись.

Тут кто-то вошел и, развернув газету, заговорил о фрахтовом курсе на амстердамской бирже.

В последовавшей за этим оживленной беседе, из-за звонких голосов и твердых звуков похожей скорее на спор, о Мегрэ забыли. Комиссар вынул из кармана мелочь, рассчитался и отправился спать в гостиницу «Ван Хасселт».

На следующее утро, завтракая у окна в кафе гостиницы, Мегрэ стал невольным свидетелем обыска, о котором ничего не знал. Правда, накануне он сам ограничил короткой беседой встречу с голландской полицией.

Было около восьми часов. В воздухе еще плавал туман но прятавшееся за облаками солнце обещало прекрасный день. Буксир выводил из порта финское грузовое судно.

Перед кафе, на углу набережной, собралась толпа мужчин в деревянных башмаках и фуражках. Разбившись на небольшие группы, они что-то оживленно обсуждали.

Это была биржа schippers [15] — речников, чьи суда всех мастей, кишевшие женщинами и детьми, заполняли акваторию порта.

Чуть дальше совсем маленькая группа — «береговые крысы».

Прибыли два жандарма. Они поднялись на палубу судна Остинга, и тот сразу же вылез из люка — находясь в Делфзейле, он всегда ночевал на борту.

Появился штатский — инспектор Пейпекамп, который вел расследование. Сняв шляпу, он любезно обратился к Басу. Жандармы скрылись во внутренних помещениях.

Обыск начался. Все шкиперы заметили это. Однако никто не толпился, не суетился, чтобы удовлетворить свое любопытство.

«Береговые крысы» тоже не проявляли интереса — бросили несколько взглядов, тем и ограничились.

Процедура заняла добрых полчаса. Уходя, жандармы по-военному отдали честь, а господин Пейпекамп, казалось, извинялся.

Сегодняшнее утро не вызывало у Баса желания сойти на берег. Вместо того чтобы присоединиться к дружкам, он устроился по-турецки на мостике, лицом к морю, где тяжело двигалось финское грузовое судно, и остался сидеть, покуривая трубку.

Мегрэ оглянулся и увидел спускавшегося сверху Жана Дюкло. В руках у того был портфель, книги, бумаги, которые он положил на заказанный для него столик.

Не поздоровавшись с Мегрэ, он бросился в атаку:

— Ну как?

— Как? Прежде всего, желаю вам доброго утра.

Дюкло удивленно посмотрел на комиссара, пожал плечами, словно говоря: стоит ли обращать внимание на такие пустяки.

— Вы обнаружили что-нибудь?

— А вы?

— Вам хорошо известно, что я не имею права выходить отсюда. К счастью, ваш голландский коллега понял, как могут пригодиться мои знания в ходе следствия: меня держат в курсе событий — правило, достойное подражания и для французской полиции.

— Еще бы!

В кафе, заколов волосы шпильками, входила г-жа Ван Хасселт. Профессор бросился ей навстречу, церемонно здороваясь и, очевидно, справляясь о самочувствии.

Мегрэ посмотрел на разложенные бумаги — это были планы и схемы не только дома Попингов, но почти всего городка, где пунктирные линии обозначали маршруты движения определенных людей.

Пробивающееся сквозь разноцветные витражи солнце наполняло зал, разделенный лакированными перегородками, зеленым, красным и голубым светом. У входа остановился грузовичок с пивом, и во время всей последовавшей затем беседы два здоровяка катали по доскам бочки под неусыпным взглядом г-жи Ван Хасселт в утреннем туалете.

Никогда запах джина и пива не был столь густым и никогда Мегрэ так остро не ощущал Голландию.

— Вы нашли преступника? — спросил он полусерьезно, полунасмешливо, указывая на бумаги.

Быстрый, внимательный взгляд Дюкло. И снова атака:

— Я начинаю убеждаться, что иностранцы правы, когда говорят: француз — это прежде всего человек, который не может отказаться от иронии. В данном случае она неуместна, сударь.

Мегрэ, ничуть не смутившись, смотрел на него с улыбкой. Дюкло продолжал: