— Любопытно, — послышался одобрительный голос. — Очень поэтично и дерзко! А математическое обоснование? Хотя бы приблизительное?

Без такого обоснования, понимал Василь, гипотеза — пустая фантазия. Но у него уже готовы свои математические выкладки. В глубине души, правда, таилось ощущение их наивности и незрелости. Ну а вдруг он не ошибся? Вдруг повезет? Торопясь и волнуясь, Василь на черном бархате космоса светящимися формулами представил свои доказательства.

Сфера долго молчала. Видимо, шевелила своими таинственными «извилинами», сравнивала, анализировала. У юноши затеплилась надежда… Но ответ пришел сокрушительный:

— Вздор! Чепуха!

Василь обиделся. Сфера могла бы выразиться и поделикатнее.

— Она еще не такое может сказать, — посмеиваясь, утешала Вика. — Многие десятиклассники так и рвутся обессмертить себя, встать рядом с Ньютоном и Пушкиным. Особенно настырны начинающие поэты. Один юный стихотворец, мой сосед, так надоел со своими незрелыми виршами, что Сфера насмешливо попросила не засорять Память человечества всяким мусором.

Похожий случай произошел с их одноклассницей. Утром на первом же уроке ребята делились впечатлениями о своем приобщении к коллективному разуму человечества. Вдруг встала Наташа Быстрова и заявила, что Сфера Разума несерьезна и несправедлива.

— Она отклонила мои стихи об Аолле и Тихом океане.

— Прочитаешь, наконец, нам свои стихи? — спросил классный наставник Плутарх.

Наташа смущенно отказывалась, потом все же прочитала стихи. Иван Васильевич и ребята внимательно выслушали, потом обсудили и пришли к единому мнению, что стихи еще слабы и что Сфера Разума поступила справедливо.

— Так что не обижайтесь на Сферу, — улыбнулся классный наставник. — Она, словно живое и мыслящее существо, своенравна и обладает чувством юмора. Да и вы не созрели для полного творческого контакта. Чтобы не утонуть в ее Памяти, в этом волнующемся океане знаний, надо научиться хорошо плавать — набраться опыта, овладеть высотами культуры. А пока довольствуйтесь ее внешней стороной. Разве этого мало?

Ребята согласились, что немало, ибо «внешняя сторона» Сферы Разума — это шумные дубравы и цветущие поля, тихие зори и гулкие, веселые громы. А незримая часть Сферы, ее «душа» то и дело напоминала о себе в виде стихийных существ.

Правда, в жизни десятиклассников они уже не занимали такого места, как в детстве. Ребята вступали в заботы и дела взрослых. Особенно это коснулось Василя. В середине учебного года его вызвали на внеземную станцию и сказали:

— Откладывать разведку уже невозможно. Конечно, ты еще молод. Но сейчас только двоим можем доверить хронорысаков. Особенно рассчитываем на тебя и Орленка. Согласен?

Василь согласился, хотя понимал, что миссия разведчика опасна. Но одновременно и заманчива.

Начались тренировочные забеги в прошлое. Почти одновременно приступили к сложному и не совсем понятному для Василя эксперименту. К Василю, к его психической личности подселили двойника — довольно нудного типа из конца двадцатого века. (То есть меня, Пьера Гранье.) Василь провел с ним несколько ночных бесед и пришел в смятение, когда проник в его душу — в этот жуткий вакуум, в нравственную невесомость, где почти «все позволено». Ему объяснили, что это далеко не худший, почти обыкновенный человек того времени. И Василь понемногу притерпелся к чужаку, отнесся к нему с пониманием и сочувствием. Только такой субъект сможет внедриться в любое дурное общество, не вызывая подозрений.

Однажды случилось непонятное: во время одной из бесед с двойником Василь буквально провалился в его эпоху и жил его жизнью. Всего несколько минут, но жизнью настолько реальной, что когда «вернулся» в себя, долго не мог опомниться и приставал к ученым:

— Кто я на самом деле? Кто?

Нельзя сказать, что Василь жил двойной жизнью. Это пришло потом, в стране изгнанников. А пока чужак, этот приспособленец и жуир, обитал в нем незаметно и никак не влиял на его учебу и повседневную жизнь. Юноша временами забывал о своей избранности, о предстоящей миссии, особенно когда находился рядом с Викой.

Однажды в начале мая, когда зацвели поля и небо наполнилось голосами птиц, Василь провожал девушку домой. Голова у него кружилась — то ли от травяной вольницы, то ли от Викиных волос, пахнущих почему-то ландышами. С новой силой мучил вопрос: что значит тот, еще прошлогодний поцелуй? Или он просто почудился? Когда подошли к границе пока еще не видимого города и остановились под кроной трех могучих дубов — тех самых Близнецов, Василь сказал:

— Когда стемнеет, приходи к Близнецам. Я поведаю о своей великой тайне.

Вика посмотрела на юношу, улыбнулась и ушла, ничего не сказав.

Еще солнце не скрылось, еще только накалялся закат, а Василь уже ходил около Близнецов и ругал себя последними словами. Болван! Хвастливое ничтожество! Разве он имеет право разглашать тайну? Об экспедиции в прошлое пока никто не должен знать.

Прошел еще час или полтора. Давно закатилось солнце, погасли облака. На западе последними угольками дотлевала заря. Выступили звезды, по степи поползли фиолетовые тени и ночные запахи. Наконец из-за холмов выкатилась луна, запылала голубым шаром и посеребрила недвижные листья Близнецов и стлавшиеся в низинах нити тумана.