– Ну что ты, мама, успокойся! Не плачь так, успокойся, прошу тебя... И смотрел поверх материного плеча на невесту, которая чуть в сторонке ждала своего череда.

Черкасов вытер рукавом глаза. Еще раз поцеловал мать и невесту, сказал им:

– А это мои фронтовые друзья.
– Он называл их поименно, онп здоровались за руку с матерью и девушкой, кланялись, чинно отходили, чтобы не мешать. Отходивший последним сказал:

– Со счастливой встречей! Гляди только, Славка, не прозевай отправления...

– Не прозеваю. До отправления, наверное, не меньше часа...

Они еще постояли на перроне, втроем обнявшись, а затем пошли в пристанционный скверик, уселись на скамейку, и Черкасов опять их обнял, а они с двух сторон прильнули к нему: одна поматерински, вторая по-женски.

– Ты знаешь, Славочка, - говорит девушка, - мы когда с мамой получили телеграммы "Буду проездом", то каждый день прпезжали на вокзал. И в ночь приезжали. Дежурили: пока одна на работе, другая на вокзале, встречает эшелоны.

– Да, да! А вчера Ирочка круглые сутки продежурила, я была занята на заводе... А сегодня вместе с ней, и какое счастье - тебя увидели, сынок! Мать спохватывается: - Я тебе бутылку самогона раздобыла на черном рынке, вот в сумочке. Может, выпьешь?

– Спасибо, мама. Лучше возьму, товарищей угощу.

– И то верно, сынок.

– А вы, я вижу, действительно дружно живете. До моих проводов разлад был...

– Я виновата. Мать - вот и ревновала тебя к твоей девушке.

К невесте твоей.

– Война пас сдружила, - говорит Ира.
– Четыре года ждали!

– Получила телеграмму, - говорит мать, - и не сразу сообразила, что ты мимо проедешь, хотя в ней и было слово "проездом".

Славик едет с войны, демобилизован! А после разобралась, и как обухом по голове...

– Снова на войну?
– спрашивает Ира.

– В точности не известно. Но не исключено.

– Да что там, Славочка, не известно, если такая махина прет на Восток. Для чего? Люди говорят: с Японией будет война.

– Откуда люди знают?
– вяло отбивается Черкасов.
– Домыслы. Слухи - они и есть слухи.

Он взглядывает на часы. Мать подпимается.

– Пойду мороженого куплю. Я мигом обернусь.

И уходит. Ира говорит:

– Это она нас вдвоем оставила...

– Спасибо ей!

И они, не стесняясь вокзального многолюдия, целуются, Ира шепчет:

– Наконец-то я с тобой! Чувствую тебя всего! Господи, через полчаса, через четверть часа ты уедешь... Почему? Куда? Я ждала четыре года и не хочу тебя отпускать! Я хочу всегда быть с тобой!

– Мы будем вместе!

– Когда? Еще четыре года ждать?

– Ну что ты... Не может так долго продлиться эта война.

Если она будет...

– А то не будет? Не надо обманывать себя!

– Ну, потерпи еще немного, милая...

– Нету моего терпения, Славочка, дорогой! Четыре года без тебя... И зачем я тогда, в сорок первом, согласилась отложить свадьбу... До твоего возвращения! Вот оно, возвращение...

– Мама настояла...

– А нам не надо было слушаться... Да ладно, да пусть без загса стать бы мне твоей... Ребенок был бы у меня. Твой ребенок!

– С ним на руках? Легко ль в военное время, Ирочка?

– Да уж легче, чем без него. Ты как бы со мной был...

И внезапно подается к нему, снова целует, обнимает, шепчет:

– Хочешь взять меня?

Он вздыхает:

– Как же я повезу тебя с собой, куда?

– Дурачок, не об этом я...

И Черкасов понял. Покраснел, испуганно оглянулся вокруг.

Ира сказала:

– Не пугайся, дурачок. Это я так. Это же невозможно. И когда станет возможно?

Появляется мать с тремя порциями мороженого. Черкасов опять приоткрывает запястье, взглядывает на часовые стрелки.

Вот какое воображение у лейтенанта Глушкова, Петра Васильевича. Черт-те что напридумывает. Сочинитель! А может, так оно и было? Или похожее было? Почему бы и нет? Черкасова надо щадить, прав Трушин. Я дремуче нечуток к подчиненным. Как подумал о Черкасове, бревно я бесчувственное, просто-напросто чурбак. Чурбак - потому что своей опрометчивости, невнимательности раньше стыдился больше. Ныне поспокойней реагирую. Со временем будет: как с гуся вода? Не дай бог! А можно сказать: как с гуся пот? Ведь птицы-то тоже, наверное, как-то потеют? А может, нет? А может, лейтенант Глушков, перестанешь глупостями заниматься? Одно извинение марш трудный, многоверстный, жара, пыль, жажда, ну и голова, конечно, несвежая.