А ведь не кто-нибудь, даже не Вит-Юн, а именно Юр-Рик был виновником этого праздника! Растак прекрасно помнил свои сомнения и понимал: не приди тогда меньший из чужаков с предложением поучить воинов по-своему – еще неизвестно, чем кончилось бы дело. Вряд ли он рискнул бы напасть на соседей малым своим войском, даже имея в верных союзниках обоих чужаков и не без оснований рассчитывая на страх сопредельных племен перед выходцами из Запретного мира. Иное дело громить сомкнутым строем многочисленные, храбрые, хорошо вооруженные, но нестройные толпы!

Что ж, теперь у Юр-Рика будет много работы, ибо войско нужно большое и учить его придется заново. Отсрочка необходима. Затем – неизбежно – за Соболями и Выдрами последуют другие.

И все-таки если Растак и не доверял кому-то из чужаков, то в первую очередь Юр-Рику. Чересчур проворен, себе на уме, да и Вит-Юн к нему, как видно, прислушивается. Нет, надо привязать обоих к себе и к племени как можно крепче. И для этого есть средство…

Уже давно ходили по рукам чаши с пивом и медом, простые деревянные, глиняные и медные, а то и серебряные с золотой отделкой. Уже Пуна и Култ, поднимая по очереди единственную цельнозолотую чашу, еще раз поклялись страшной клятвой в верности союзу…

Слова, слова!.. Култ, как и Пуна, покорен с виду, однако же, не в пример Вит-Юну, пришел на праздник в кожаном доспехе с рельефно выкованной медной пластиной, полностью прикрывающей могучую грудь. Потеет, а терпит. Хорошо еще, что оставил дома свое излюбленное оружие – страшных размеров каменную палицу, с которой, одержимый боевым безумием, не один раз свирепо бросался на целый отряд врагов, крушил без разбора щиты и головы и обращал уцелевших в бегство. Как еще состорожничал, не принял боя?.. Не иначе, уже был наслышан от битых Вепрей о несокрушимом Вит-Юне. Вепри с Выдрами граничат и вроде не в ссоре…

Узколобое недоверие. Может, правду говорят, будто мать Култа зачала нынешнего вождя Выдр от сожительства с волосатым кулем, существом могучим, но подобным лесному зверю? Похож… Как бы то ни было, он ошибается, подозревая коварство со стороны Растака. Потом – может быть… Но сейчас оба вождя нужны как подпорки, без них союз рассыплется и, чего доброго, воины Соболя и Выдры предпочтут славную смерть подчинению чужому вождю и служению непонятной им цели…

Если он, Растак, окажется по уму не выше Култа.

И плохо, очень плохо, что удрал неведомо куда старый колдун. Наверняка нашел приют у соседей с заката. А это опасно! Но разве бывает так, чтобы ничем не омрачилась радость полной победы? Нет, такое бывает лишь в старинных преданиях…

Гости и хозяева насыщались с поразительной быстротой. Руками расхватывали жареную оленину, баранину, зайчатину, копченые свиные окорока, нежную лососину; утолив первый голод, тянулись за лосиными языками, шарили деревянными ложками в кадушках с икрой, с моченой брусникой, с горьковатым диким медом. Хозяйки сбились с ног, разнося снедь. В едко дымящих ямах пеклись десятки обмазанных глиной уток, сотни рябчиков. Заливались лаем ополоумевшие от неожиданного счастья собаки: им щедро бросали объедки. Гудошники, увеселявшие пирующих музыкой, попрятав свои гудки, потянулись к угощению – их музыку все равно никто не слушал.

В бездонные утробы гулко лилось пиво, смешиваясь с хмельным медом, с бражкой на лесных ягодах, а то и с редким кленовым напитком, задорого купленным у каких-то иноязычных племен с полудня. И уже – Растак это видел – под хмельные крики кое-где братались воины Земли с воинами Соболя и Выдры, пили смешанную в общей чаше кровь, забыв, что не прошло и трех дней, как они были ярыми врагами и в битве звенели медью о медь.

И был момент на пиру, когда Растак встал, возвысившись между начавшим хмелеть Култом и пьяненьким Пуной, подманил к себе пальцем двух женщин, несомненно этого ждущих: свою сестру, статную Хару, овдовевшую после битвы с плосколицыми, и девчонку Юмми, от которой соплеменники по привычке старались держаться подальше, и заговорил, перекрывая зычным голосом шум пира, отчего тот мало-помалу начал стихать:

– Доблестный Вит-Юн! – Юрик локтем толкнул Витюню в бок, и тот, отложив полуобглоданную лопатку неопознанной жареной скотины и боднув животом стол, неуклюже встал. – Тебе, величайшему из воинов, я отдаю в жены сестру свою Хару, чтобы не была холодна твоя постель, и нарекаю тебя своим младшим братом. Тебе по праву отныне принадлежит место на совете и десятая часть всей военной добычи. Найдется ли здесь голос против?

– Это… – потрясенно произнес Витюня, едва Юрик перевел ему слова вождя, и больше ничего произнести не смог. Тем более что за единодушным ревом одобрения его все равно никто бы не услышал.

Растак поднял руку, требуя тишины.

– Да примет ваш союз Мать-Земля, подарив вам славную жизнь и обильный приплод! Да будут неизменно благосклонны к вам добрые духи! Женщина, иди к своему мужу!

Юрик перевел. Хара, рослая женщина лет двадцати пяти, выглядящая, пожалуй, на сорок, надменно пошла вкруг стола, перешагивая через обглоданные кости и не обращая внимания на гостей, жадно тянущих к ней руки, но не прикасающихся. Очевидно, это входило в ритуал. Подойдя к новоиспеченному мужу, женщина чинно села рядом, небрежно потеснив кого-то широким тазом.