Шрифт:
– Ну? – спросил Людвиг.
– То-то и ну! Первую защиту он сделал задолго до того, как мы надумали отобрать у него «махер». Он знал, чего от нас ждать, – у него было время подумать. У нас вот нет времени и не было, мы работаем, а у этого короля некоронованного времени хоть отбавляй. И изучить нас, и прикинуть, на что мы способны… Мы, как дураки сопливые, тычемся в одно место, а Лоренц только этого и ждет. Можешь мне поверить: или у нас вообще ничего не выйдет, или мы один раз ради разнообразия сработаем по-умному.
Людвиг дочистил одну ладонь, перешел к другой.
– Как?
Сверху было видно, как Илья растянул рот до ушей.
– Подумай.
– Знаешь, я, пожалуй, пойду, – сказал Людвиг. – Работа стоит.
Но с места почему-то не тронулся. Маркус тихонько хмыкнул с частокола – знал эту привычку.
Илья сплюнул и растер плевок ногой.
– Есть идея. Нужно, чтобы каждый… кроме Маргарет, естественно… Малыши пусть будут. Чтобы толпа. И – к Лоренцу в каюту…
Маркус легонько свистнул – в то же мгновение Илья был наверху. Тревога оказалась ложной – из донжона по пандусу спускалась Петра с коробкой мусора в руках.
Людвиг обнажил зубы в ленивом зевке.
– Лоренц к себе не пустит, поверь пожилому человеку. Что я, первый день Лоренца знаю, что ли? Да и ты тоже.
– То-то и оно: надо, чтобы впустил. Никакой агрессии! – Илья уже не шептал, а говорил в полный голос. – Мы – просители, корректные, но настойчивые. Умилительная картина субординации. Только Дэйва не надо – спугнет… О чем я говорю? Да! У каждого накопилось – вот пусть каждый и канючит в меру сил, за рукава хватается, а Стефан пусть отмахивается от нас, как от мух… Усекаешь? Главное – создать толчею.
– Зачем?
– Тебе прямо разжуй и в рот положи, – сказал Илья. – Я думал, ты уже догадался. Лоренц не дурак, но и не гений: может, что и заподозрит, да не враз поймет. А когда поймет, будет поздно. Я дело говорю. Кто-нибудь из мальцов… да вот хотя бы Уве… нет, тот напуган. Тогда вот этот…
Внизу понизили голос. Сколько ни напрягал ухо Маркус, разобрать, о чем шептались, не удавалось. Досада была непродолжительной: главное он понял, а поняв, даже немного позавидовал. Оказывается, и Илье раз в год приходят в голову стоящие идеи!
Маркус раздвинул губы в улыбке, показав черный провал. Во рту его не хватало четырех передних зубов. Молочные резцы выпали у него еще на Земле. А постоянные зубы так и не выросли.
Внизу надолго замолчали.
– Не надо убивать, – сказал вдруг Людвиг.
Илью подбросило.
– Кто сказал, что надо?! Потом разберемся, надо или не надо, вопрос десятый. Ты мне вот что скажи: получится это или нет, как мыслишь? По-моему, очень даже…
Людвиг опять долго молчал. Илья маялся в нетерпении, переступал ногами, на месте ему не сиделось, но торопить не стал – знал, что бесполезно.
– Может получиться, – сказал наконец Людвиг без особого удовольствия.
Маркус пожалел, что не видел, как у Ильи сверкнули глаза.
– Сегодня, а?
– Нет, – категорически отрезал Людвиг.
Это было как с разбега об стену. Как остановиться в воздухе во время прыжка. Маркус вцепился руками в острие бревна.
– Почему?! – взвыли снизу голосом Ильи.
– Потому что я не согласен, – объявил Людвиг.
Маркус перегнулся через частокол, рискуя упасть. Теперь-то и начиналось самое интересное.
– Ты станешь капитаном? – спросил Людвиг. – Или я? А может, Дэйв? – Он деревянно хохотнул. – Лоренц – свинья, это доказано. Да только без него и без Питера мы перегрыземся на следующий день, как ты сам этого не понимаешь…
14
Универсальный синтезатор «Ламме» был раскурочен, и в его потрохах, насвистывая себе под нос, копался Диего Кесада. В штатном расписании «Декарта» он числился шеф-химиком, и его основная работа заключалась в настройке и поверке синтезатора. Как правило, «Ламме» использовался в качестве источника пищи, ненасытного пожирателя просушенного торфа, производителя пищевой пасты и едкой сухой пыли, которую приходилось топить в болоте, – пыль раздражала кожу и не годилась даже на топливо. Старая идея Аристида Игуадиса о перенастройке приемного блока «Ламме» под местное сырье оказалась малоудачной – КПД синтезатора был чудовищно низок.
Диего был не виноват. Он сделал, что мог. И Стефан тоже сделал, что мог: в дни сытого изобилия, за много лет до того, как последняя топливная цистерна показала дно, он снял с общих работ двоих – Диего и Фукуду. Позднее Фукуда занялся другими делами, заткнув собою наиболее зияющие прорехи в хозяйстве лагеря, а Диего так и остался при синтезаторе.
Стефан понял раньше других: быстрое угасание взрослых было не трагедией, а благодеянием для выживших детей. Медленная смерть от голода или отравления местной пищей после истощения топливных цистерн – не самая лучшая перспектива. Когда-то Стефан всерьез полагал, что взрослые, останься они в живых, непременно нашли бы выход, путь к спасению. Отец – точно нашел бы.