После прошлой бессонной ночи и от усталости после сенокоса, сковывавшей меня, я буквально падал и решил пойти спать после сытной ухи на свежее, почти просохшее сено. Попышнее уложив сено, я свалился на него в ароматах клевера, кашки и луговых ромашек, как все вдруг заслонили мне волны не менее ароматных волос. И глаза, блестевшие в темноте ночи!
– Ната-алья, - с придыханьем и восторгом от неожиданной радости прошептал я, - как ты здесь оказалась?
– Молчи-и, - так же шепотом ответила она и припала своими губами к моим губам. Все окружающее потеряло для меня всякий смысл, меня закружило в бурном водовороте ощущений, каких я еще не испытывал никогда. И свод неба с миллиардами звезд то опускался, то вновь взлетал ввысь: только я и она, только я и она. И небо, и медовые ароматы свежескошенных трав: В этих-то ощущениях пьянящего аромата луговых трав и пышных волос девушки я провалился затем в тягучий сладостный сон. Но что это? Пространство на глазах искривляется вдруг, и земля становится вогнутой. На этой вогнутости явственно различимы наш город вдали и, с топографической точностью, неизвестное мне здание из красного кирпича в окружении цветущих лип, какие-то и совсем неизвестные места, озеро: Меня начинает раскачивать на гигантских качелях: туда-сюда, туда-сюда: Неожиданно я стремительно начинаю падать вниз, и земная поверхность подо мной становится плоской. Я отчетливо вижу приближающуюся речку Черную, медленно несущую свои прозрачные голубоватые воды. Кричу от страха, но крик и мне не слышен, и вонзаюсь с этим беззвучным криком в речную воду, мне не хватает воздуха, я барахтаюсь в воде и не могу всплыть. Но вот вода становится вязкой, совсем густой, и я с ужасом вижу, что и не вода это вовсе, а кровь. В этом ужасе я и вскакиваю, силясь понять - где же я? С трудом, но реальность вплывает медленно в мое сознание: рассвело, вот луговина с легким парком, подымающимся над травами, вот птичий гомон все громче и громче: -Фу-у, - стряхиваю я с себя остатки сна с его цепенящими душу ужасами, приснится же такое! Я огляделся вокруг. А где же Наташа? Или это тоже мне приснилось? На примятом сене рядом я увидел голубую шелковую ленточку, впопыхах и в смятенных чувствах забытую девушкой, и взял ее с нежностью, припав к ленточке губами. Вот оно доказательство моего сладостного грехопадения.
– Эге-ге-ей!
– во всю мощь моей широкой груди возвестил я окрестности ликующим криком, даже птицы на миг замолкли от изумления, только приятели мои храпели невдалеке в палатке то басом, то баритоном. Этих и из пушки не разбудишь! С разбегу, сбросив на берегу одежду, кидаюсь в речную воду, вздымая вверх тучи брызг. Жить хорошо, а хорошо жить: Кто-то скажет (да и многие, поди): "В нынешней нашей современной России сельская жизнь стала не та, что в твоих, Ваня, детских впечатлениях и ностальгических выдумках". Даже ядовито так заметят: "Не бреши и не смеши! Сейчас те, кто скотинку какую-никакую более двух голов имеют, косы только в огороде используют, а на лугах на технике работают. Да и не нужно, дескать, на покосы далеко ходить (тем более, в лугах ночевать), когда вокруг деревень столько заброшенных полей: коси-не хочу". А я им без долгих раздумий и, нимало не смущаясь, отвечу: "Так то - в Дубках, Осинках, либо еще в деревеньке Каменный Овраг:. В Заборовье, наконец. А село Ильинское - особенное, и люди в нем необычные, хитрющие и простые одновременно, чем меня они и привлекают. Ну вот, спроси у какого пожилого мужика из "моего" села: "А чего тебе нынче, при этаком-то изобилии, хочется?" "А колбасы бы кусманчик по два-двадцать", - ответит он, поковыряв в мечтах своих обнавоженным пальцем в мясистом носу. А мама моя, Зинаида Александровна Криницына, библиотекарь от Бога, узнай она о моих проделках, раздраженно бы сказала: " Сколько живу - все на вас, мужиков, удивляюсь. Где это нынче можно встретить такую сельскую девушку 19-20 лет, которая учится в городе на юриста, а косой машет, как советская колхозница?" И далее: "Как взрослая женщина, я, конечно, понимаю вашу мужскую мечту о скромных девушках с чистой душою и с сексуальным поведением опытных проституток. Но изумляюсь я мужской глупости. Все бы вам скромные девушки по ночам в копны к мужикам забирались. А голубые шелковые ленточки? Да их сегодня можно увидеть только в гривах лошадей, да и то только на ярмарках. Все это тебе во сне, наверное, приснилось, мой дорогой". Против последних, убийственных аргументов моей мамочки мне и возразить нечем, кроме как: Позвольте, а ленточка - вот она! Не-ет, ребята, не согласный я с вами. Я против современной жизни ничего не имею. Но вот, не далее как пару-тройку дней тому назад, включил радио, передавали репортаж из зала суда в славном городе Питере. Подсудимый - молодой какой-то парень - возомнил себя санитаром города и убивал по ночам бродяг, "бомжей", да просто - стариков и старушек. Это кто ему дал несправедливое и незаконное такое право над этими убогими суд вершить?! И мне много чего не нравится, но хоть и к доброму, некровожадному, маленькому человеку, закралась в мою никчемную душонку Мечта: Не-ет, ребята: не согласный я с вами.

***

Наскоро перекусив, мы отправились в плавание: с боков мы с Валерием отталкивались шестами, а сзади управлялся с "рулем" Егорий Васильевич. Попутное течение и наши усилия ходко гнали плот вперед. Вот мимо проплыла деревня Березовка, скоро и столь любимое и привычное место Александра Максимовича Заботина. Там он должен ждать нас на берегу с удочкой. Вырулив из-за поворота, мы увидели его сидящим, со склоненной вниз головой.
– Спит, что ли, дорогой наш учитель?
– спросил Егорий.
– Может, и спит. Александр Макси-имович, - прокричал Валерий. Но фигура старого учителя оставалась так же неподвижной. Мы, как сговорились, почуяв что-то неладное, и поспешили к сидящему на берегу Заботину. Причалили плот, и я подошел к старику, тронув его за плечо. Учитель слегка покачнулся и опрокинулся на бок. Глаза у Александра Максимовича Заботина были широко открыты, а на груди расплылось широкое пятно крови. Я даже прикоснулся рукой к этому пятну - так неожиданно все мне показалось. Как в ужасном сне, знаете ли. Кому это нужно было убивать старика? Кому помешал этот добрейший и честнейший человек, всю свою жизнь отдавший людям? Я так и стоял в оцепенении, пока меня довольно решительно не отодвинул в сторону Русинов.
– Васильич, глянь-ка на убитого, - сказал он. А там и без Васильича было ясно, что стреляли, скорее всего, с противоположного берега. Речка здесь неширока: всего-то метров двадцать. Но все равно, для такого выстрела - нужен профессионал.
– Выстрел с неблизкого расстояния, по виду - не из пистолета, это точно. Скорее - из автомата. На вскрытии определят, так как пуля осталась в теле убитого, резюмировал Егорий. Смерть наступила около двух часов тому назад. Сейчас четверть седьмого, значит, где-то около пяти утра.
– Первый подозреваемый - Филипп Груздев, - проговорил задумчиво Русинов, - но зачем ему убивать учителя, у которого и сам учился? Может, и действительно у него уже "бзик" произошел? На Заботина какое зло он может иметь? Нет, не верится что-то в эту версию. Это кто-то другой. Но за что и почему? Нам стало очевидно, что плавание, едва начавшись, на этом и закончилось.
– Надо пойти в деревню и сообщить о произошедшем. Телефон там есть?
– в милицию надо позвонить. Кстати, опросим людей. Кто-то, может быть, слышал выстрел. В дом бы к Заботину до милиции и прокурорских деятелей зайти, поищем какие-нибудь причины, могущие послужить поводом для убийства. Посмотри, рядом с телом толстенный пакет какой-то лежит. Не обещанные ли это записи?
– обратился ко мне Валерий.
– Скорее всего, что так и есть. Я взял увесистый пакет, обернутый целлофаном, развернул его и увидел несколько общих тетрадей в клеточку, исписанных четким убористым почерком. Под целлофановой оберткой бумажка, где написано: для Ивана Андреевича Криницина. Пробежав глазами кое-какие страницы, я убедился, что это записки старика о своей работе, наблюдениях за учениками, вопоминания о войне, о друзьях и т.д.. С этими записями можно разобраться и позднее. Уже укладывая тетради в свой вещмешок, я увидел, как из одной тетради вывалилась небольшая записная книжка в обложке из зеленого кожзаменителя. Я поднял ее и пролистал. Почерк записей другой, нежели у Заботина: номера телефонов, фамилии и имена людей, записанные сокращенно, например, "Ив. Ал-й П.
– 66-53-76, дата, 50$", другие записи: -Валер, вот какая-то записная книжка, в ней странные записи. Разберись-ка ты с ними. Писал явно не Заботин.
– Давай, - он сунул книжку себе в карман.
– Пошли в деревню. Труп и плот с нашими шмотками никто не тронет, хотя бы по причине раннего еще утра. Разве что - убийца: Но его, как я думаю, уже и след простыл. Хотя: Дай-ка я сплаваю на противоположный берег. Русинов, захватив фотоаппарат, переправился на плоту на другой берег и на недолгое время исчез среди ясеней и развесистых плакучих ив. Вот он появился, забрался на плот и вновь переправился к нам.
– След на одной из ветвей дерева есть - царапина, что ли. Может быть, это - упор для автомата или винтовки. А гильз стреляных не нашел. Там в одном месте на влажной почве след один приличный от обуви остался, след свежий, явно - не от армейской обуви. Судя по рисунку, это - импортная обувь вполне гражданского образца. Сорок третийсорок четвертый размер. На этом отпечатке, хоть и нечетко видно, но есть характерный рисунок, хорошо бы гипсом залить и сделать слепок, но где тут гипс взять. Я сфотографировал и зарисовал. Между прочим, я сам встал на то же место. Так вот, отпечаток от моей обуви не такой четкий. Значит, вес предполагаемого убийцы больше моего. Мой вес - восемьдесят два кило, у него, стало быть, килограммов девяность будет, даже с гаком, пожалуй. Если прикинуть по тому следу на ветке (предположим, что от упора оружейного ствола), то рост у него где-то сто восемьдесят пять-сто девяносто сантиметров. Узнать надо, подходит ли по этим габаритам Филя Груздев. Все пока, пошли. И мы отправились в деревню Березовка, оставив на произвол судьбы наш плот и большинство вещей. По пути Валерий думал о чем-то своем. А потом все же нерешительно как-то, но сказал: -Знаете, а ведь есть там и еще какие-то следы, но неясные, нечеткие. Будто бежал человек: ветки небольшие обломаны. Бежал по сухой почве, не осталось отпечатков от обуви. Может быть, есть свидетель убийства? Выстрелы кто-то слышал?
– Ну, стрелять могли и из оружия с глушителем. Мы ведь подошли к тому, что убийца, скорее всего, профессионал. Между прочим, хоть и не совсем ко времени, но я скажу, что в истекшей ночи видел сон, который, с учетом уже известного события с убийством учителя, можно бы назвать и вещим, - сказал я. Егорий с мрачным юмором, совсем уж, на мой взгляд, не подходящим для данной ситуации, сыронизировал: -Ты бы, Ваня, в позапрошлую ночку этот сон увидел, так был бы смысл говорить о практической его целесообразности: старика можно было бы предупредить о готовящемся убийстве. А ты рассматривал ужастики в ту самую ночь и утро, когда убивали Заботина. Что толку в твоих снах?
– Не мельтешись в цепях моих умозаключений, Егорий. Ваня, ты скажи мне, дорогой, а хоть что-то, хоть какие-то признаки, по которым можно говорить о предполагаемом убийце, ты помнишь из своего сна? Вот теперь, когда Валера проявил практический интерес к моему сну, я стал вспоминать все детали ночного видения: -А что я, собственно, видел? То, что река Черная с текущей вязкой кровью в ней это понятно теперь. Вот наш город какое отношение имеет к убийству? И одно только здание в городе - это точно! Здание из красного кирпича в два этажа. Вокруг - цветущие липы. Я потому запомнил эту картинку, что она чередующимися вспышками запечатлелась в подсознании. Других деталей не помню.
– Еще одна важная улика может нарисоваться на вскрытии. Пуля-то в теле убитого осталась. Ранение огнестрельное и слепое, не навылет, - добавил ценную мысль к нашим рассуждениям Васильич.
– Пуля - действительно - будет иметь большое значение для расследования убийства. Хотя бы на этапе о снятии подозрения в убийстве Филиппа Груздева. Автомат, который забрал с собой Груздев, пристрелян и, возможно, имеется паспорт с баллистическими характеристиками. А поэтому важно, чтобы извлеченная на вскрытии пуля точно бы попала в надежные руки криминалистов-баллистиков. Тебе, Васильич, несмотря на то, что ты формально в отпуске, предстоит поехать в бюро судмедэкспертизы и проконтролировать, чтобы все вещдоки попали куда надо. Время сейчас такое, что все возможно. Если пошли на убийство старого и заслуженного человека, каким являлся Заботин, значит, для убийцы это имело большое значение. Будешь на вскрытии посмотри на присутствующих повнимательнее. Убийце теперь важно от себя отвести подозрение, не исключено, что он будет где-нибудь поблизости вертеться. Что касается твоего сна, Ваня, то липы меня заинтересовали. Лип много?
– Там, Валер, других деревьев, кроме лип, не было. Я-то говорил на полном серьезе, так же, как я полагал, и Русинов. Но этот Егорий, этот нехороший человек, все норовит опошлить своим загробным юмором: -Ха-ха-ха: Ты больше слушай Сан Саныча Кирпичникова. Он тебе наговорит. У него от своих умалишенных пациентов большу-ущий сдвиг по фазе намечается... Тоже мне - психоаналитик и толкователь снов хренов!
– проговорил Васильич и даже сплюнул в сердцах от негодования. В таких вот рассуждениях и пикировках мы и добрались до Березовки. Дом Александра Максимовича - опрятный, маленький и низенький, крытый шифером - стоял на отшибе, в некотором отдалении от остальных деревенских, куда как более внушительных и примечательных домов. Небольшой палисадничек с высаженными сиренью, рябиной. Ухоженная клумбочка с розами. Фасад домика до крыши покрыт вьюнами, теперь цветущими.
– Вот дом учителя, - сообщил я приятелям.
– Я, пожалуй, сейчас зайду к нему в дом. А вы - идите в контору колхозную и позвоните в город и в районную прокуратуру, - предложил нам Валерий.
– Может быть, если я в дом попаду, конечно, что-то ценное найду до обязательного приезда сюда прокурорских и милицейских ищеек. А мои поиски оставим в тайне, между нами. Мы отсутствовали в колхозной конторе, уже открытой, несмотря на еще раннее утро, с полчаса. Председатель колхоза, немолодой уже мужчина с рыжеватыми усами и реденькой бородкой, узнав о гибели Заботина, совершенно потерял дар речи. По всему видать, что Александра Максимовича в деревне уважали. Да как такого человека не уважать!? Егорий Васильевич позвонил Кирпичникову, начальнику областного бюро судмедэкспертизы. Последний, Москавец Николай Алексеевич, пообещал лично провести судебномедицинское исследование трупа. О деталях по телефону Егорий не сообщал, сказал ему только, что в результатах вскрытия очень заинтересованы Криницин, известный Москавцу, и Русинов, теперь сотрудник частного детективного агентства, а в прошлом - начальник уголовного розыска в управлении внутренних дел.
– Кирпичников мне сказал, что Виктории не нашел. Вечером уже она куда-то спешно уехала. Соседка ее по частной квартире, с которой Вика жила, никаких подробностей Александру Александровичу не сообщила. Может - из недоверия к незнакомому мужчине, может - по другой какой причине. Мы вышли из конторы, у входа уже стоял в ожидании нас Валерий Русинов.
– Ничего я там не нашел ценного. Дом и вообще скромный, а в единственной комнате да прихожей, служившей и кухней, и вообще бедно. Да к тому же - все там вверх дном перевернуто. Кто-то до нас побывал в квартире Заботина. Дверь была открыта, не взломана. Заботин, видать по всему, и дверь никогда не запирал.
– Здесь двери в последние годы запирать стали, а до того - не запирал никто. А Заботину - что от людей прятать? Бобыль: на пенсию жил да скудные заработки от частных уроков. Года два как в школе он не работал, - уточнил я до полноты картины.
– Что искали? Не записную книжку, которую ты мне отдал?
– Валерий достал небольшую записную книжку в зеленой обложке и пролистал ее, останавливаясь иногда на заинтересовавших его записях и цифрах.
– Странно, но здесь есть номера телефонов некоторых моих бывших сослуживцев по управлению МВД, а вот эти сокращенные записи - по ним угадывается и вообще сам "Хозяин". "Хозяином" в городе называли губернатора - это все знали. Известно нам было, что на загородной вилле в деревне Выселки, что на берегу озера, проводил теперь свое свободное время Губернатор. После недолгого разбирательства с порнопритоном бывшего хозяина виллы Жлоба загородный этот дом собирались отдать под дом престарелых. В "Губернских ведомостях" и статья появилась хвалебная в адрес областных властей, пекущихся об одиноких стариках, но живет в доме почему-то Губернатор.
– А если зайти к родителям Вики? Как их фамилия, кстати?
– спросил у меня Валерий.
– Кузнецовы. А вот в каком доме они живут - не знаю. Спроси вон у той женщины, указал я Русинову на идущую нам навстречу молодую женщину.
– Извините, Вы не подскажете, где дом, в котором живут Кузнецовы? Виктория Кузнецова, - поправился Валера.
– Да вы с ним рядом. Вот - дом, - указала она нам на старый бревенчатый пятистенок. Поблагодарив ее, мы прошли к дому Кузнецовых и постучали в дверь. Вышла довольно молодая еще женщина, видимо - мать Вики.
– Здравствуйте! Мы хорошие знакомые Варенцовых и Александра Максимовича Заботина. По просьбе Александра Максимовича мы проводим кое-какие мероприятия по поиску Филиппа Груздева. Наслышаны и о Вике.
– Я - мать Вики, Валентина Ивановна. Пройдите в дом. Здравствуйте!
– со сдержанностью в голосе пригласила она нас в дом. Вошли только мы с Валерием. Егорий остался ожидать нас на улице. В передней чисто и бедно, на полу - тканые полосатые половики, в "красном углу - божница с почерневшей от времени иконой Божьей Матери и горящей лампадой. Мать Вики встала в у окна и разглядывала нас молча, скрестив на груди натруженные с вздувшимися венами руки, на лице едва заметное беспокойство, но глаза не то встревоженные, не то усталые, но скорее, что - и то и другое вместе.
– Валентина Ивановна, а когда Вика была дома?
– спросил я ее.
– Да вчера заскочила минут на пять и убежала к Заботину по какой-то надобности. Приехала на легковой машине.
– А кто за рулем был? Он к Вам в дом не заходил?
– Нет, не заходил, но я выглянула в окно и разглядела, что худенький на лицо паренек, в кепке с длинным козырьком, в темных очках.
– Так от Заботина она разве домой не заходила?
– Нет, я видела, что она была у учителя час-полтора, а потом села в машину. Вот. И уехали они, - уже с тревогой в голосе говорила Валентина Ивановна.
– Да Вы не волнуйтесь, в город, значит, уехала. Она ведь и работает еще на "скорой". А писем от нее или открыток Вы не получали?
– Как же не получала? Очень даже получала. На каждый праздник, если она сама домой не приезжала, так открытку с поздравлениями высылала.
– А Вы не могли бы показать что-нибудь из ее открыток или писем? Валентина Ивановна без слов подошла к этажерке, стоящей в углу, и достала пачку перевязанных ленточкой открыток и писем.
– Вот, смотрите, если надо. Валерий достал записную книжку и сличил "на глаз" почерки. Я тоже заглянул через его плечо на открытки и записную книжку. И глядеть нечего - один и тот же почерк!
– Спасибо Вам, Валентина Ивановна, за помощь, - поблагодарил женщину Русинов.Пошли, - сказал, решительно дернув меня за рукав.
– Подожди, -оборвал я Валерия.
– Валентина Ивановна, адрес ее городской Вы нам сообщите?
– Да, на улице Павлова, дом 17. На частной квартире живет с девушкой вместе в одной комнате. На двоих вроде и подешевле. А девушка тоже студентка из медучилища, Люся Червякова. Делать в деревне было пока нечего. Итак, что мы имеем? Вика, девушка Филиппа, изнасилована каким-то влиятельным мужчиной. В городе, по словам Нюры, попадает в "плохую" компанию, стала употреблять наркотики. Предположим, что она находит в себе силы для того, чтобы покончить с такой жизнью. В свои дела она посвящает друга, Филиппа Груздева, которому и служить оставалось в армии всего ничего - полгода, и своего учителя математики Александра Максимовича Заботина. Вечером, накануне убийства учителя, Виктория побывала у него, оставив свою записную книжку. Учитель убит выстрелом из огнестрельного оружия. Тип оружия еще предстоит установить криминалистам из прокуратуры после судебномедицинского вскрытия. Спрашивется: за что убили учителя. Кто убил? Где Виктория? Что за парень, что привозил ее в деревню Березовка? И где Филя? Ответы на эти вопросы в большинстве своем - не в нашей компетенции, отвечать на них будет прокуратура. Убийства - их "профиль". Нас же долг обязывает перед учителем, Нюрой, ее соседкой Зинаидой, перед этой вот простой женщиной - Валентиной Ивановной Кузнецовой - помочь в поиске и защите Вики и Филиппа. *** -А где наш плот?
– воскликнул Егорий. Плота на том месте, где мы его оставили, действительно не было. Мы с Валерой пробежались вдоль русла речки немного - метров сто-сто пятьдесят - но "корабль" наш исчез. И вдали его не было видно. Вернувшись к телу убитого учителя, мы разглядели, что на берег были выгружены все наши вещи. Все, кроме продуктов питания: тушенка, хлеб, крупа (да много чего) исчезли вместе с плотом Это ведь на неделю почти плавания. Для троих мужиков немало чего надо.
– Загадка. Какому голодному понадобилась наша еда? Плавание наше так и так закончено было, едва начавшись, но плот все равно - жалко, - проговорил Егорий Васильевич.
– Кто-то, знакомый с этими местами, и "увел" наш плотик. Хотелось бы мне поискать его. Все это - не случайно, - задумчиво сказал Русинов.
– Подождем милицию да отправимся в город. Вику пока надо отыскать. Судьба ее меня начинает тревожить. С плотом попозднее разберемся, а сейчас - недосуг. Следы на песке остались кое-какие, но и они были почти смыты речной волной. Русинов поколдовал над ними, но нам с Егорием ничего не сообщил.

Осмотр места происшествия работниками уголовного розыска, следователем, приехавшим из города судебно-медицинским экспертом ничего нового, что нам было бы неизвестно, не дал. Ничего, по крайней мере, неожиданного. Нас допросили в присутствии понятых из деревни. По взаимной договоренности - моей, Егория и Русинова - все, что касалось Виктории и Филиппа, никто из нас не сообщил. Не сказали мы и о найденной записной книжке Виктории Кузнецовой. Ну, а личные записи учителя Заботина и вообще принадлежали теперь мне.
– Вы ведь на плоту по речке шли?
– с таким вопросом обратился к нам следователь.
– Уплыл плот, пока мы в деревню ходили, - торопливо, опережая кого-либо из нас с Егорием, на случай, если мы решим что-то сказать, ответил ему Валерий.
– Уплыл?
– пристально и с подозрением глянул на него следователь.
– Да, мы сгрузили вот свои вещи, а плот уплыл, Криницын вон даже подтолкнул его, плот, значит. Такая трагедия случилась в самом начале нашего плавания - не к добру. Мы и решили прекратить свое плавание, - добавил к сказанномому, приняв игру Русинова, Егорий Васильевич.
– Ну, хорошо, пока - свободны. Из города особенно не отлучайтесь. Как никак, а вы теперь главные свидетели убийства получаетесь. Больше ведь никого нет.
– Мы - не свидетели убийства. Мы обнаружили тело убитого. И доложили вам, - с некоторой злостью сказал Русинов, уже уходя к нашим, сложенным кучкой, вещам. Вещи мы втроем разобрали по неравной части: Егорий, понятное дело, взял меньше, как "слабобольной", и отправились в Ильинское пешком.
– А почему ты все-таки решил ничего не говорить о том, что плот наш угнали? спросил Валеру Васильич.
– Не убийца это угнал. Зачем убийце продукты? Да и чего бы он на плоту поплыл? Нет, настоящий убийца уже где-нибудь в городе ошивается.
– Тогда кто?
– Пока не знаю. Я ни о чем не спрашивал Русинова, потому что у меня у самого в голове завертелись кое-какие идеи, неуверенные пока и неустойчивые. Но я целиком был согласен с Валерой: сейчас плот искать не надо. Тому человеку, который его угнал, он был, наверное, нужнее. Шли мы гуськом по тропинке, надеясь пройти до покоса Варенцовых по руслу речки, сообщить о своем отъезде домой - в город - надо ведь. За всю дорогу никто из нас больше не проронил ни слова. Мне очень было тягостно на душе от убийства Александра Максимовича Заботина. Я вспоминал, как мы вместе рыбачили, какой он внимательный и добрый человек. Заботин: Даже в фамилии его отражена главная черта носителя - забота о людях. Видит Бог, до меня еще не дошла глубина этой трагедии. Как сейчас сообщить об этом Петру Николаевичу и Нюре? Не знаю, но для меня была очевидной связь убийства с девушкой по имени Вика. "Угораздило же ее связаться со всякой швалью, изза нее вот Настоящий человек погиб", - со злостью уже подумал я. Варенцовы, как я заприметил еще издали, были на сенокосе, но работа у них как-то шла ни шатко, ни валко. Они покосят малость, покосят да и остановятся, вновь и вновь обсуждая какую-то проблему. Когда мы подошли к ним, нам все стало ясно: об убийстве старого учителя они уже знали. Нюра все вытирала глаза свои, то замолкала, всхлипывая тихонько, то начинала негромко подвывать. И дяде Пете нехорошо было. В другое время он стал бы, наверное, успокаивать супругу, а сейчас и сам с трудом сдерживал плач. За последние годы Заботин, потеряв своего старого друга, Василия Ивановича Курочкина, бывшего председателя колхоза в деревне Березовка, подружился с Варенцовыми, особенно - с Петром Николаевичем. Рыбалка ли их только связывала, а может сходство душевное?
– мне трудно было объяснить. Пожалуй, что сходство характеров: честность, доброта, отзывчивость. Да много чего. Годами они были разные: дядя Петя много моложе был. Это ж сколько поколений училось у Александра Максимовича Заботина математике и всем другим жизненным премудростям?
– с пятьдесят восьмого года, как вернулся он из ссылки в Средней Азии, из Таджикистана. Трудной судьбы был человек, но ничто его не сломило, не ожесточило сердце его до той степени, что не стал бы он вдруг различать: где - зло, а где - добро. Учеников своих учил только добру. Зря я на Вику разозлился, пожалуй. Она к нему, как к последнему островку надежды, обратилась за помощью. Не к матери даже (да и чем ей мать могла помочь?), а к учителю. И больно мне было, и гордость во мне говорила от того, что много еще на земле нашей добрых и отзывчивых людей.
– Поедем мы, Нюра. До свидания, дядя Петя. Кошку свою я у вас оставлю пока. Пусть в преддверии родов на парном молочке жирок нагуляет. Я приеду скоро, - пообещал я Варенцовым.

Мы уже уложили свои "шмотки" в багажник моей "Победы", как Дуська тоже на правах хозяйки подошла и села рядом с машиной, выжидательно и с вниманием на меня поглядывая.
– Тебе, Дуся, придется остаться здесь. Гуляй, мышей лови, жирок себе нагуливай. Не озоруй тут без меня. Жди, я скоро приеду за тобой, - проворковал я своей любимице, пощекотав ее при этом за ушком.
– Мя-я-у-у, - ответила мне Дуська и ударила хвостом о землю, не соглашаясь с моим решением.
– Останься, Дусенька, так надо, - как с человеком опять заговорил я с кошкой. Не поверите, Дуся посмотрела на меня внимательно, муркнула что-то себе в усы и медленно, не оборачиваясь на меня, отправилась к калитке, легко запрыгнула на деревянный штакетник и отвернулась демонстративно. Мы уезжали, а я все, пока мы не скрылись за поворотом, наблюдал за Дуськой в зеркальце: нет, не повернулась даже обиделась. Друзей своих я "подбросил" на машине к больнице, где работал Егорий Васильевич. Ну, то, что Егорий к себе на работу пошел, меня не удивило. А вот Валера Русинов, видать, крепко увяз в своем чувстве к Леночке. Разве не к ней он направил стопы свои? Придя, наконец, к себе домой, я вытащил бутылку пива из холодильника и уселся в раздумьях в кресло, охлаждая мозги глотками "Балтики №9". Взгляд мой упал на телефон. Я подошел и перекрутил кассету в автоответчике, затем включил на прослушивание.
– Ваня, - услышал я слегка глуховатый грудной голос, который узнал бы из тысячи похожих голосов, - я приезжала недавно домой в наш город, но не рискнула повидаться с тобой. Ваня, ты ведь слушаешь меня? Я очень люблю тебя и всегда любить буду: как друга. Я все продумала и поняла, что чувства наши - ошибка, все это - дань памяти юности нашей. А юность давно прошла, надо думать о том, как жить дальше. Ты хороший, Ваня. И я искренне желаю тебе удачи и счастья. Муж мой, Матвей Моисеевич Абрамов, хороший, добрый и очень домашний человек. Обеспеченный. И, вообще, мы уезжаем в Германию.
– Пауза, а затем вновь послышался расстроенный и грустный голос Эдиты Лик.
– Мы ведь останемся друзьями? Не расстраивайся, ты заслуживаешь лучшей, чем я. Прощай. Была еще запись звонка от отца, Криницина Андрея Петровича. Он просил приехать. В расстроенных чувствах я позвонил и отцу, и маме моей, Зинаиде Александровне Кринициной: стандартные вопросы, ответы, как дела, как здоровье: Отцу я пообещал, что в ближайшее время заеду к нему. Удивительное дело, но я довольно равнодушно выслушал объяснение Эдиты. Я ждал ее все эти долгие месяцы. Поведение ее мне было непонятно, но только и всего. Вероятно, я "переболел" свою безответную, как оказалось, любовь. А может быть, причиной моего равнодушия к Эдите была прошлая душная июльская ночь с Натальей среди ромашковых и клеверных ароматов? В любом случае, дома мне не сиделось, и я решил поехать к отцу.

Мне опять повезло: нынешней супруги моего отца дома опять не оказалось. И я этому был несказанно рад. Само провидение оттягивало столь неприятный для меня момент. Я ничего против новой семьи моего отца не имею, но видеть его жену почему-то не хочу. Такой уж я эгоист.
– Проходи, вот тебе мягкие тапочки, - сказал мне отец после того, как с чувством обнял меня.
– Чем ты сейчас занимаешься, отец?
– Все те же проблемы: нет денег на раскопки курганов на Кубани. Там интереснейшие должны быть находки, которые окупили бы все затраты на наши изыскания. Пошли к столу, - пригласил он меня.
– Время обеденное уже, а ты, конечно, поесть забыл. За обеденной трапезой с непременной рюмкой водки отец начал со мной беседу, ради которой, собственно, и состоялась наша встреча. А можно бы уже и не говорить ничего об Эдите: ведь о ней же пойдет речь?
– или я ошибаюсь?
– Эдита позвонила мне два дня назад, напросилась на встречу. Ну, я, понятно, не отказал.
– Откуда она твой телефон: ах, да, я же сам ей и записал твой номер телефона. Так что же она говорила, - абсолютно спокойно спросил я Андрея Петровича.
– Понимаешь, Ваня, она мне говорила, что никак не мыслит себя в роли твоей жены. В качестве друга - да, но не жены. И никаких других аргументов. А ты, я смотрю, и не переживаешь очень.
– Есть целый ряд причин, по которым я не переживаю. Во-первых, я, кажется, влюбился. Во-вторых, есть и еще обстоятельства: Эдита в моей помощи и защите не нуждается, ну, дружили, ну, любили: Согласен с ней. Кстати, кто ее муж?
– она об этом тебе сообщила?
– Обеспеченный и добропорядочный кинорежиссер Абрамов Матвей Моиссевич, очень благополучный еврей, разбогатевший в России. Разбогател и - в Германию. Я слышал, что таких немок, как Эдита, в Германии не очень и жалуют с приемом. А вот евреев - всегда пожалуйста.
– Еврей в России - больше, чем еврей. Украл в России - сбежал за бугор. Так Эдита, значит, из-за своего благополучия и возможности "слинять" в Германию и вышла за этого Моисея замуж?
– Очень ты строго судишь о людях. Не заметил за собой одну особенность?
– ты неудачник. А Эдитке нужна широкая спина. Кстати, ее муж не Моисей, а Матвей. И я о нем наслышан. Очень порядочный человек, грамотный, эрудированный. Евреи здесь ни при чем. Я знаю очень много достойных и порядочных людей среди евреев. Что же до подонков, так они, как известно, национальности не имеют. А в общем - организованная нация, в массе своей - образованные люди, не пьяницы, причем. Религия у них рациональная.
– Религия у них рациональная, да! Рациональнее не придумаешь! О сионизме анекдот слышал? Вопрос: чем занимаются Сара и Абрам под одеялом? Ответ: сионизмом. Ха-хаха: -Да-да, их религия объединила нацию, сохранила ее. А наше православие со своим сюсюканием и непротивлением? Ничего дурнее ведь не придумаешь! Позволять в своей стране русских же людей растаскивать по разным сектам и толкам! Кого оно православие - объединяет? Я нервно (а было с чего нервничать - событий сколько!) вскочил с табурета и зашагал из угла в угол, силясь найти самые убийственные аргументы, унизительные в отношении Эдитки и ее мужа-еврея.
– Приедет сейчас в Германию, как же! Здесь Матвей Абрамов, там - Маттеус фон Абрамер. Хитрющие ведь какие!
– И в русской истории хитрость и изворотливость ума - не порок. Слышал - мудрый, хитроумный? А это ведь синонимы. Вот и тебе бы похитрее быть. С Эдитой - это тебе урок, а не наказание.
– В этом и заключается смысл нашей беседы?
– я уже успокоился, уселся на свое место и спрашивал совсем равнодушно и устало.
– В принципе - да.
– Господи, ну, почему вы меня с мамочкой евреем не записали. Я согласен даже на обрезание.
– Не богохульствуй. Быть русским - тоже не так уж плохо. Русский - это не национальность, это - состояние души.
– Согласен. С состояние души - согласен. Извини, отец, но у меня есть и свои принципы. На этом, собственно, и закончилась официальная часть беседы. А неофициальная часть - это не беседа, а обед. Он был вкусен и обилен.
– Чем же ты сейчас занимаешься, если не секрет, конечно?
– спросил меня после обеда отец. После некоторого раздумья я вкратце рассказал ему, как человеку проверенному, историю с Викой и Филиппом, упомянув и о гибели учителя математики Заботина Александра Максимовича.
– Эта записная книжка - не улика, скажем, для суда, но - ключ к разгадке гибели Заботина. Скорее всего, есть нечто более существенное, чем записная книжка с номерами телефонов и именами, пусть даже - влиятельных и, честно говоря, не очень чистоплотных людей. Иначе, не стали бы убивать старого человека. А ты отдаешь себе отчет в том, что ввязываешься в серьезное и опасное дело? Поискать Викторию и Филиппа можно. И даже нужно, если об этом просил такой человек, как Александр Максимович. Но убийство - это дело прокуратуры. В любом случае будь осторожнее, пожалуйста, - попросил меня отец на прощание.

***

Труп Заботина был доставлен в морг областного бюро судмедэкспертизы. Вскрытие проводил сам начальник бюро Москавец Николай Алексеевич. На вскрытии присутствовали и представители прокуратуры, в том числе и военной прокуратуры. Был там, естественно, и Егорий Васильевич. Все основные предположения Русинова подтвердились. Присутствовавший на вскрытии эксперт-криминалист предварительно дал заключение по извлеченной из тела убитого пуле. Пуля выпущена из автомата Калашникова. Совпадение таких событий, как убийство Заботина и дезертирство из воинской части Груздева Филиппа, вооруженного именно автоматом Калашникова, только усилило подозрения, что убийца - сбежавший сержант. Честно говоря, мы (я имею в виду себя, Русинова и Егория) и не сомневались, что основная версия будет таковой. О следах в лесу будто забыли. Валерий позвонил своим приятелям в угрозыск, пытаясь чтото сказать в защиту Филиппа, но его едва не подняли на смех. Заключение по найденной пуле криминалисты-баллисты обещались дать к вечеру. Но чего-то утешительного ждать не приходилось, потому что стрелковое оружие в воинских частях Министерства обороны, как оказалось, не паспортизируется. Имеется в виду, что данных о характерных следах на гильзах и пулях нет. И не существует, потому что и экспериментальные отстрелы из тех же автоматов в системе Минобороны не производятся для этих целей. Самым убедительным доказательством того, что это не Груздев производил выстрел, могло быть только найденное оружие. А где оно? Там, где Филя, естественно. На всякий случай, мы сходили с Русиновым в отдел криминалистики, располагавшийся в УВД области, где Валера еще сохранил свои знакомства. Именно это нам и рассказали. Да, из автомата Калашникова. А если с глушителем? Да, возможно, такие варианты автомата есть. Но покажите оружие. А его нет. Выйдя из здания УВД, мы остановились с Валерием недалеко от входа, решив закурить от пережитых волнений.
– Что будем делать, - спросил я Русинова.
– Вику надо искать, - ответил Валера, бросая зажженую спичку в крону растущего рядом дерева.
– Липу не подожги.
– Что? Липу?
– Ну, да. Именно липу. А что, по-твоему, это за дерево?
– Липы! Липы вокруг здания УВД, где я столько лет работал. Ты во сне своем вещем видел это здание?
– показал пальцем (совсем не по-интеллигентски, кстати) Валера на здание УВД.
– Да-а, - уже заинтересованно, даже зачарованно, промямлил я в ответ. Действительно, это здание.
– Вот и исполнитель, а то и заказчик убийства, из этой "берлоги", помяни мое слово.
– Я думаю немного иначе, но как исходное предположение - допускаю.
– Давай сейчас же заедем на квартиру, где живет Виктория. Она ведь, как мне помнится из рассказа ее матери, с какой-то девушкой вместе живет?
– Живет на улице Павлова, в доме 17, с девушкой по имени Люся. Люся Червякова, продемонстрировал я Русинову свою память.

Дом мы отыскали без труда еще засветло. Небольшой домишко на окраине города, по всему видать - "засыпушка", обшитая крашенной "вагонкой". Мы постучали в дверь, открыла дверь небольшая ростом старушка с непропорционально длинными руками и коротким туловищем. Это мы сначала не разглядели, что у старушки - горб на спине. От этого и туловище казалось коротким, а руки - длинными. На маленькой головке старушки надет был старенький какой-то чепец. Сама хоть и уродец с виду, а глаза добрые, улыбчивые.
– Здравствуйте, мы с поручением к постоялице Вашей, Виктории Кузнецовой, от ее матери, Валентины Ивановны, что в деревне Березовка живет. Можно нам Вику увидеть?
– спросил я старушку.
– Ну, вы сами-то навряд в деревне живете. Чай, я деревенских-те видала за свою жизнь. Не-е, не деревенские вы. А Вики нет. Почитай, уж вторые сутки пошли, как нет. Прошлую ночь дежурить она должна была. Ушла как вчера, так ее и не видали. Так, кто вы сами-то будете? К ней ведь частенько в этом году приезжать стали какие-те. Ухажеры они ей, что ли, какие? Не понять мне энтова? Да все, в основном, здоровенные какие-те, на машине. Наглые какие - страсть! Особливо - один, который бритоголовый. И что она в них нашла? И девчушка ведь кака хорошая из себя. Ну, пройдите в дом, коли люди вы хорошие да от матери ее приехали. Я вот ей, Валентине-то Ивановне, все прописать хотела про дочь ее. Неладное ведь с девкой-то творится, а в последние дни так совсем больная с виду стала она. Глазищи одне на лице-те и осталися. Этак она похудела. Тетей Олей меня кличут, - представилась в самом конце длиннющей тирады горбатая смешная старушка.
– Тетя Оля, а с кем она живет, Вика, то есть? Вроде как с девушкой по имени Люся? Люся Червякова, верно?
– спросил Валерий старушку.
– Верно, верно. Тоже стала гулять больно много. Матери-то ее вот ужо напишу, будет знать у меня. Вон и комната у них. Я раздвинул занавеску, отделявшую комнату девушек от остальной жилплощади, и увидел махонькую бедно обставленную комнатку. В комнатке с трудом умещались два узеньких диванчика с округлыми подлокотниками, старый грубо сколоченный деревянный стол и один столь же старенький стул. За столом сидела и писала что-то девушка в простеньком халатике, с косичками. На лице веснушки, а глаза - зеленые, потешные какие-то. Вроде и грустная она сидит, а глаза, как она взглянула на меня, все равно смеются. Это, как я давно заметил, особенность всех зеленых глаз. А веснушки на курносеньком маленьком носике и совсем делали лицо ее смешливым, хотя она и пыталась придать лицу своему самое что ни на есть строгое выражение.
– Здравствуйте, Люся! Валерием меня зовут. Мы по просьбе Валентины Ивановны, матери Виктории, хотели бы узнать кое-что. Не уделите нам немного времени?
– Здравствуйте, - прошептала испуганно девчушка, вставая при этом из-за стола. Оказалась она стройной и совсем уж милой девушкой. Я откровенно залюбовался ею. Надо бы Егорию Люсю Червякову показать. Вот бы ему спутница жизни, а не какая-то безобразно-жирная и шелопутная Венерка, к тому же пьющая больше иного пьяницымужика. Я бы и сам не прочь приударить за такой девушкой, да прошлая ноченька на душистых клеверах под звездным одеялом мне покоя не дает. А ленточка голубая до сих пор в кармашке лежит, сердце мое стонущее согревает.
– Ты, Люся, не пугайся так. Мы - люди добрые, добра и Вике, подруге твоей, желаем. Суть дела в том, что она написала письмо покаянное другу своему ли, жениху ли, Филе Груздеву. А он, глупая голова, совершил совсем уж необдуманный поступок - сбежал из воинской части. И будет теперь ему не сладко. А к этому я хочу добавить и совсем страшную весть: учитель, к которому ездила прошлым вечером Виктория, был сегодня утром обнаружен убитым на берегу речки Черной. Понимаешь ты теперь всю опасность ситуации, в которую попала Вика, подружка твоя? А если понимаешь, так расскажи нам о Виктории, - предложил я Люсе.
– Откуда я могу знать, что вы сами зла Вике не желаете?
– Вот записная книжка, которую Виктория Кузнецова оставила учителю, Александру Максимовичу. К нему ведь она поехала вчера?
– Она к нему поехала, чтобы он передал записную книжку, кассету и еще дискету для компьютера какому-то детективу, что ли. Криницин его фамилия. Мы с Валерием переглянулись, ошарашенные новостью. Вот так, были еще и кассета с дискетой. А где же они тогда? У старика ведь ничего другого не было, мы посмотрели хорошо. А что мы просмотрели бы, так оперативники из уголовки нашли бы. Но разговора о дискете, о кассете не было среди них. Уж Валере-то они бы точно сказали. С этим, значит, разобраться еще надо. Скорее всего, эти, не обнаруженные нами вещи, и были поводом для убийства Заботина. Кое-что, все-таки, проясняется. Уже лучше.
– Криницин - это я. Вот мои документы, - и я показал ей свое удостоверение частного детектива.
– Удостоверилась?
– еще раз спросил я ее после того, как она сличила фотографию в удостоверении и мое лицо в "натуре".
– Да, теперь я Вам верю. Спрашивайте, Вика о Вас, Иван Андреевич, хорошо отзывалась. Ей о Вас Александр Максимович рассказывал, о том, например, как Вы девочку Зою из села Ильинского отыскали.
– Ну, допустим, немного и заслуги моей в поиске Зои, там все - дело случая. Так давай присядем, что ли.
– А я вам сейчас чаю: -Ничего не надо, Люся. Ты рассказывай. Все по порядку. А мы по ходу твоего рассказа вопросы задавать будем, хорошо?
– Мы с Викой учимся в одной группе в медицинском училище, она такая красивая девушка - ее все в группе обожают. Я, как только ее увидела еще на первом занятии, тоже в нее буквально влюбилась. Мы вместе с ней санитарками на скорой помощи по ночам и в выходные подрабатываем, на "Северной" подстанции. Она скромная такая была. Нет, вы не подумайте, мне она и сейчас: Только все изменилось после того, как ее силой затащили в автомобиль какие-то крепкие парни из отеля "Жемчужина", где Вика по вечерам пела и танцевала. Ей за это, как и другим красивым девочкам из нашего училища, платили немного. Это по предложению нашего директора они там выступали, почти голыми. А его предложение ведь все равно, как приказ. Попробуй откажись. Виктория поступала в мединститут, но по конкурсу не прошла. А как поступила в медучилище, то и этим очень дорожила. Ослушалась бы, так и исключили бы. А что? У них вся власть в руках. Другие девчонки не очень-то и стеснялись, а запросто уходили на ночь в номера по приглашению кого-нибудь из посетителей ресторана в отеле. А Вика не такая была, у нее парень был - Филипп Груздев, которого она из армии ждала. Пока это не случилось, когда ее силой привезли в какой-то загородный дом на озере, а мужчина тот ее не изнасиловал. Да еще после и укололи ее сильным наркотиком. Видать, такой наркотик, что с одной иньекции к нему привыкание. У нее утром ломка началась, плохо ей было. А Жорик Ветлицкий, что в одной смене с Викой работает, сразу все понял и предложил ей уколоться морфином. Вам все можно рассказывать?
– наивно и простодушно спросила нас Люся.
– Да, Люся, ты все рассказывай. Важна каждая деталь, от этого очень многое зависит. Жизнь Виктории, например. Да и Фили тоже. Рассказывай, Люся, рассказывай, - сказал ей Валерий.
– С тех пор Вика стала колоться постоянно. Наркотики они поначалу с Жориком из ампул, что выдавали для оказания медицинской помощи, шприцом высасывали, кололись, а ампулы пустые заполняли физраствором, потом Жорик их запаивал. Никто не замечал, а вреда больным не было. И пользы тоже. Они до сих пор так и делают, но таких доз стало не хватать. Жорик и здесь стал Вике помогать. Не безвозмездно, конечно.
– А как это?
– спросил я Люсю.
– Ну-у: что вы, не понимаете разве? Вика ему отдавалась. Она уже стала употреблять героин. К тому мужчине в загородном доме ее возили регулярно. За ней приезжали парни, наглые такие. Иногда они были в гражданской одежде, чаще - в милицейской. Тете Оле они не нравились очень. Деньги Вике давали, но сколько - я не знаю. А потом вот она и решила покончить с этим, записав разговоры того мужчины на диктофон. Так она и сделала.
– Она шантажировала Того мужчину? И вообще она говорила, что это за мужчина?
– Да, - прошептала Люся.
– Как-то раз она мне сказала, что это сам: Губернатор. Только она просила меня: А вы ведь меня не: -Не беспокойся ты за себя. Можешь поверить, что мы - люди надежные. Никто о тебе не узнает ничего. Кто ее надоумил шантажировать Губернатора? И вообще, где сейчас может быть Вика?
– спросил я ее.
– Кто надоумил? Я, думаю, Жорик и надоумил, которому она, наверное, все рассказала. Под кайфом когда была, наверное, тогда и рассказала. А тот ухватился за эту идею, потому что почувствовал - можно большие деньги заиметь. Где сейчас Виктория, я не знаю. Перед отъездом она сказала, что вернется домой. Ей на дежурство в ночь прошлую успеть надо было, но на дежурство она не явилась. Об этом я точно знаю. Бросить она хотела употребление наркотиков, но уже, наверное, поздно было. Да еще Филиппу, парню своему, все написала, всю правду.
– Вика еще каких-то людей упоминала?
– Ну, а как же? И этот, из милиции который, их начальник, на дачу к себе возил. Ко мне еще приставал, да тетя Оля, слава Богу, отбила. Казиев Султан, вот как его зовут. В основном, он-то и приезжал за Викой. Не знаю: правда ли, нет ли, но вроде как и отель тот - собственность Казиева.
– Казиев? Султан? Ты не ошибаешься ли, крошка?
– спросил растерянно Валерий.
– Нет, точно - не ошибаюсь. Да и Вика мне все рассказала. Рассказывает, а сама и : плачет.
– Фамилий не называла, но говорила, что голоса еще других людей на загородной вилле на пленку записала. Говорила: Иван Андреевич разберется.
– Люся, а как бы нам Жорика Ветлицкого увидеть? Где он живет?
– Так он на дежурстве завтра с утра будет и до восьми вечера. А где живет - не знаю.
– Спасибо тебе за беседу. Если что нужно будет - звони вот по этому телефону, - и я подал Люсе Червяковой визитную карточку.
– А где, кстати, сейчас может быть Вика Кузнецова? Может быть, у подруги или знакомых? Адреса нам не подскажешь?
– Нет, Иван Андреевич, я даже и ума не приложу, где же она может быть сейчас. На этом мы и распрощались со словоохотливой, но пугливой и зеленоглазой Люсей Червяковой и ее смешной горбатенькой хозяйкой тетей Олей.

– Ну, что скажешь?
– спросил я Валерия уже в машине, когда мы ехали к центру города.
– Скажу, что Люся - хороша! Упоминание о Казиеве меня, правда, шокировало. Это ведь мой преемник на должности начальника уголовки. И в том самом здании среди лип. Такие дела. Давай пока заскочим в отель, в ресторане посидим, выпьем малость. Нет возражений? Возражений не было.

Отель "Жемчужина" сдан был полтора года тому назад, стоял он на берегу рукотворного пруда. Сейчас, в уже вечернее время, все это в комплексе: и пруд, и отель, выстроенный в современном стиле - выглядели довольно живописно. Вокруг здания зеленые кустарники и голубые молоденькие ели. По обеим сторонам дорожек из фигурной разноцветной тротуарной плитки - красивые фонари на чугунных рельефных столбах. Оставив машину на платной стоянке, рядом с отелем, мы прошли в ресторан. Зал блистал чистотой, официанты - все молодые вышколенные парни в жилетках, с галстуками-бабочками. Едва мы вошли, как к нам подскочил один из них. Так и ожидалось, что он сейчас угодливо согнется в поясе и произнесет: "Чего изволите-с, барин?". Но все было попроще - не царская Россия. Но к столику нас проводил, усадил, заказ принял. И заказ исполнили почти молниеносно. Мы сидели в уголочке и посматривали на посетителей, служащих, беседу вели о том, что дальше делать будем.
– Мне, Валер, ехать надо с утра в Березовку. Мы оба с тобой молчим. А ведь и у тебя мелькнула мысль о том, что плот наш "увел", скорее всего, Филя. Нет?
– И я так думаю. Да, ты, пожалуй, поезжай. А я с утра поеду на станцию скорой медицинской помощи и для начала ознакомлюсь заочно с Жориком. На Северной подстанции главный врач и старший фельдшер - мои знакомые. Вот для начала я с ними и побеседую. А вечером, к окончанию рабочего дня, мы с тобой нагрянем на "скорую" вдвоем. Надо бы для острастки взять кого-нибудь из оперативников в милицейской форме. Жорик этот со страху бы побольше нам чего порассказал. Беспокоит меня отсутствие Виктории. О кассете преступники могли и не знать, а если даже и знали, так вреда им от диктофонной записи немного. Разве что для Губернатора, которого в недалеком будущем ждут новые выборы. Этот Казиев - тот еще "фрукт". В свое время, когда я в уголовке работал, много он сил отдал, чтобы мое место занять. Да у него и покровители есть среди мафии и властных структур, что, как я погляжу, одно и то же. По всему выходит, что дискета что-то в себе серьезное таит.
– Зачем ты меня притащил сюда?
– спросил я Валерия.
– Зачем? А вон тот, с кавказским лицом, и есть сам Казиев Султан. Рядом с ним оперативник, тоже из уголовки, Иванцов Алексей. Я посмотрел на вошедших в зал ресторана двух атлетически сложенных молодых людей. Один из них был смугл, с узкими усиками над верхней губой. Взгляд злой и отчаянный, даже наглый - взгляд хозяина, одним словом. В нем я без труда распознал кавказца. Второй был рыжеволос, плохо выбрит. К ним уж совсем угодливо подскочил не официант даже, а служащий куда как повыше рангом. Султан подошел к стойке бара и взял поданную ему рюмку, выпил и о чем-то поговорил с барменом, потом оглядел медленным взглядом зал с посетителями. Русинов даже голову склонил, чтобы тот не узнал его. Мы ушли из ресторана тотчас же, как только Султан (по всему видать - хозяин негласный этого заведения) покинул зал, выйдя через боковую дверь в соседнее помещение.
– Ты вхож в милицейскую компьютерную сеть?
– спросил я Русинова.
– Могу, - скоромно ответил мне Валерий.
– Данные с фотографиями бы на Казиева и его приближенных дружков из милиции получить. Сможешь?
– Постараюсь.
– Поехали в офис.