Обвинительный акт на гомельском процессе гласит следующее. "Еврейское население... стало запасаться оружием и организовывать кружки самообороны на случай возникновения противоеврейских беспорядков... Некоторые из гомельских обывателей имели возможность наблюдать целые учения еврейской молодёжи, на которых собирались за городом человек до ста участников и упражнялись в стрельбе из револьверов"8.

"Поголовное вооружение, с одной стороны, сознание своего численного превосходства и своей организованной сплоченности с другой - подняло дух еврейского населения настолько, что среди молодёжи их стали говорить уже не о самозащите, а о необходимости отметить за кишинёвский погром".

Так злоба, проявленная в одном месте, потом отдаётся в другом, далёком - и на совсем невинных.

"Евреи г. Гомеля... в последнее время стали держать себя не только надменно, но и прямо вызывающе; случаи оскорбления крестьян и рабочих как на словах, так и действием стали повторяться всё чаще и чаще, и даже по отношению к интеллигентной части русского общества евреи старались всячески подчёркивать своё презрительное отношение, заставляя, например, сворачивать с тротуаров даже военных". 29 августа 1903 события разразились по мелкому базарному поводу: перебранка между торговкой селёдками Малицкой и покупателем Шалыковым, она плюнула ему в лицо, ссора перешла в драку, "на Шалыкова тотчас же набросились несколько человек евреев, свалили его на землю и принялись бить, чем попало. Человек десять крестьян... хотели вступиться за Шалыкова, но тотчас же раздались особые условные свистки евреев, на которые необычайно быстро собралась большая толпа других евреев... Очевидно тревожные сигнальные свистки... моментально подняли на ноги всё еврейское население города", "отовсюду на базар стали сбегаться и даже съезжаться на извозчиках вооружённые, чем попало, евреи. Очень быстро на Базарной ул. образовалась огромная толпа евреев и заполнила собою весь... Гостиный двор. Все прилегающие к базару улицы также были запружены евреями, вооружёнными камнями, палками, шкворнями, молотками, специально приготовленными кистенями и даже просто железными полосами. Отовсюду раздавались крики: "евреи! на базар! русский погром!" и вся эта масса, разбившись на группы, бросилась избивать убегавших от них крестьян", которых по базарному дню было много. "Побросав покупки, крестьяне - кто успел - вскочили на свои подводы и спешно стали выезжать из города... Очевидцы свидетельствуют, что, настигая русских, евреи били их нещадно, били стариков, били женщин и даже детей. Одну девочку, например, стащили с подводы и, схватив за волосы, волочили по мостовой". Крестьянин Силков остановился поодаль поглазеть и ел булку. В это время пробегавший сзади еврей нанёс ему смертельный удар в шею ножом и скрылся в толпе евреев. Перечисляются и другие эпизоды. Один же офицер был спасён только заступничеством раввина Маянца и владельца соседнего дома Рудзиевского. Подоспевшая к беспорядкам полиция была встречена "со стороны евреев градом камней и револьверными выстрелами... не только из толпы, но даже из окон и с балконов соседних домов"; "насилия над христианским населением продолжались почти до самого вечера, и лишь с прибытием воинской команды скопища евреев были рассеяны"; "евреи избивали русских и главным образом крестьян, которые... не могли оказать никакого сопротивления как по своей малочисленности по сравнению с еврейской массой, так и по отсутствию средств к самозащите... Потерпевшими в этот день были исключительно русские... много раненых и избитых"9.

О происшествиях 29 августа Обвинительный акт заключает, что они "безусловно имели характер "русского погрома""10.

Возникло "глубокое негодование в христианской части населения", которое усилило ""радостное возбуждение" евреев, их "восторженное" состояние... "это вам не Кишинёв"".
– 1 сентября после гудка на обед железнодорожные рабочие стали выходить из мастерских, необычайно шумно, с возгласами и перекликаниями, - и полицмейстер велел перегородить мост, ведущий в город. Тогда рабочие растеклись боковыми улицами и там "полетели камни в окна ближайших еврейских домов", а тем временем "по городу начали уже организовываться большие группы евреев", их толпа "издали стала бросать палками и камнями в толпу рабочих", "двумя брошенными из еврейской толпы кирпичами" сбили в спину полицейского пристава, он упал и потерял сознание. Русская толпа закричала: "жиды убили пристава!" - и "принялась ожесточённо громить еврейские дома и лавки". Подоспевшая солдатская рота разделила две толпы и обратилась фронтами к той и другой, чем и предотвратила кровопролитие. С еврейской же стороны в солдат бросали камни и стреляли из револьверов, "осыпая бранью военных". Командир роты просил раввина Маянца и доктора Залкинда успокоить евреев, но "и их обращение к толпе успеха не имело, и евреи продолжали неистовствовать"; удалось оттеснить их только с ружьями наперевес. Главный успех роты был недопущение "громил в центральную часть города, где расположены богатые еврейские магазины и дома". Тогда толпа громил растеклась по окраинам и громила там. Полицмейстер снова увещал, но ему кричали: "Жидовский батька, ты нас предал!" Залпами роты, и в русских и в евреев, погром был прекращён, но спустя два часа возобновился в предместьи, был снова залп в погромщиков, несколько убитых и раненых, и погром прекратился. Однако в центре города Акт описывает "еврейски[е] скопища, державши[е] себя крайне вызывающе и оказывавши[е] сопротивление войскам и полиции... Так же, как и 29 августа, все они были вооружены... многие - револьверами и кинжалами" и "даже в войска, призванные для защиты их имущества, стреляли из револьверов и забрасывали их камнями"; "на шедших в одиночку русских, не исключая и солдат... нападали с оружием", убили крестьянина и нищего. За день получили "смертельные повреждения" три мещанина-еврея. К вечеру беспорядки прекратились. Смертельные ранения получили 5 евреев и 4 христиан. "От погрома пострадало около 250 еврейских торговых и жилых помещений". У евреев "громадное большинство активно действовавших масс состояло исключительно из... молодёжи", а многие лица "более зрелого возраста", а также и дети, подавали камни, доски, брёвна11.

Описания этих событий мы вообще не встречаем у авторов-евреев.

"Гомельский погром не застал организацию врасплох. К нему давно уже готовились, тотчас после кишинёвских событий приступили к организации самообороны"12. Всего через несколько месяцев после Кишинёва евреи могли уже не презирать себя за покорность, как обвинял их поэт Бялик и другие. И, как вообще со всеми самовооружёнными группами, граница между защитой и нападением становилась неясной. Первое питалось кишинёвским погромом, второе революционностью организаторов.

(Активность еврейской молодёжи проявлялась и раньше. Например, в 1899 разгласился по России случай "Шкловского избиения": в городе Шклове, где жило евреев к русским 9:1, произошло жестокое избиение безоружных - в увольненьи со службы - русских солдат евреями. Сенат, рассмотрев эпизод, признал его проявлением племенной и религиозной вражды евреев к христианам, по той же статье, что судили кишинёвских погромщиков.)

Эту активность не приходится отнести всю на счёт одного Бунда. "Во главе этого процесса [ускоренного создания самообороны] стоят сионисты и партии, примыкающие к сионистам, - сионисты-социалисты и "Поалей-Цион"". Так и в Гомеле в 1903 "большинство отрядов было организовано партией "Поалей-Цион""13. (Противоречие с Бухбиндером, превозносителем Бунда, - не предпочту, кому верить.)

Когда достигло Петербурга известие о погроме в Гомеле - Бюро Защиты евреев командировало туда двух адвокатов: тех же Зарудного и Н. Д. Соколова - для быстрейшего частного расследования.
– Зарудный опять собрал "абсолютные доказательства", что погром организован Охранным отделением14, - и опять же они остались не опубликованы и не использованы к выгоде публичности. (Вслед за ним, но 30 лет спустя, и Слиозберг, участвовавший в гомельском процессе, в своих трёхтомных воспоминаниях с непостижимой для юриста бездоказательностью, ошибаясь при этом и во времени события, и эти огорчительные промахи пожилого возраста так никем и не исправлены, - считает гомельский погром искусственно организованным полицией. Он также исключает любое нападающее действие со стороны самооборонных отрядов Бунда и Поалей-Цион. Пишет о них крайне неразборно и неясно, вроде: "молодёжь из самообороны быстро ликвидировала бесчинство и прогнала крестьян", "быстро стекались молодые люди евреи и во многих случаях им удавалось отогнать погромщиков"15, - как будто даже и без применения оружия?..)

Официальное расследование шло размеренно, последовательно - между тем Россия уже вдвинулась в Японскую войну. И гомельский процесс состоялся только в октябре 1904 - уже в раскалённой политической атмосфере.

Перед судом предстали 44 христианина и 36 евреев, и вызвано около 1000 свидетелей16. От Бюро Защиты туда были посланы адвокаты - Слиозберг, Куперник, Мандельштам, Кальманович, Ратнер, Кроль. С еврейской точки зрения несправедливым было то, что среди подсудимых вообще состоял кто-либо из евреев: этим всему русскому еврейству "было как бы дано предостережение не прибегать к самообороне"17. С точки: же зрения русской и правительственной "самооборона" в данном случае таковой и не являлась. Но адвокаты подсудимых евреев даже не занимались деталями, не указывали: на реальные уничтожения еврейского имущества, а только: вскрыть "политические мотивы" погрома, например акцентировать, что еврейская молодёжь в той свалке кричала "долой самодержавие!". Вскоре же сами адвокаты решили: покинуть своих подзащитных и всем вместе уйти с суда в знак ещё большей демонстрации - повторить кишинёвский прецедент18.

Этот находчивый и революционный ход либеральной адвокатуры был вполне в духе декабря 1904 - взорвать само судоговорение!

После их ухода "процесс стал быстро подвигаться к концу", уже по сути событий. Часть евреев была оправдана, другая часть получила наказание не строже 5 месяцев, "осуждённым христианам было назначено наказание такое же, как и евреям"19. В результате, осуждено было тех и других примерно поровну20.

Вползая в японскую войну, недальновидно упорствуя в конфликте о правах на Корею, ни император Николай II, ни окружавшие его высшие сановники начисто не понимали, насколько уязвимо международное положение России со стороны Запада, и особенно со стороны "традиционно-дружественной" Америки. Они совсем не учитывали и быстрорастущую силу западных финансистов, уже значительно влиявших на политику великих: держав, при растущей их зависимости от кредита. В XIX веке такого явления ещё не было - и медлительное российское правительство не угналось уследить за ним.