–  Ты проезжай, а за этого воробья, - и он указал копьем на маленького "герольда", сидевшего позади меня на моем коне, - два дирхема.

–  Два дирхема за "Сокола с горы аль-Джуди"!
– вознегодовал я.
– Да упадет небо на мою голову, если я отдам два дирхема! Ему цена - все золото Египта! Бери коня!

И я потянул за уздечку второго жеребца.

–  Коня?!
– обомлел привратник. Когда мы въехали в город, Акиса, обернувшись назад, крикнула юношеским голосом:

–  В первую стражу мой господин принесет два дирхема и купит твоего коня!

Признаюсь, что так я и поступил, но до того часа произошло еще немало важных событий.

Сначала железный крест Ордена бедных рыцарей Соломонова Храма разделился надвое, пропуская нас во двор обезлюдевшей капеллы: в кузнице и других службах уже не горело огней, и ниоткуда не доносилось звуков мирного вечера.

–  Как здоровье контура?
– задал я приору единственный и самый главный вопрос.

–  Благодарение Всевышнему, жив, - крестясь и вздыхая, отвечал приор, жизнь теплится в нем, как огонек на фитиле, но, опасаюсь, мессир, что масла осталось только на донышке.

–  Я привез того, кто наполнит светильник до краев, - твердо обнадежил я приора.

–  А кто этот человек?
– шепотом спросил приор.
– Он слишком молод для искусного врачевателя.

–  И тем не менее, он - лучший целитель ран, нанесенных в сражениях доблестным рыцарям, - уверил я его.

Фьямметта встречала нас на пороге братского жилища, раскрыв от изумления свой прелестный ротик.

Без всяких слов я дал ей понять, что здесь не место для радостных приветствий, и мы поспешили наверх, в отведенную для Фьямметты келью.

Раскрыв свой прелестный ротик еще шире, Фьямметта наблюдала за тем, как Акиса снимала свой ассасинский тюрбан, обнажая лицо и черное богатство своих волос, украшенных золотыми нитями смерти.

–  Знакомьтесь, сударыня, с моей кровной сестрой, - невольно сдерживая улыбку, сказал я.

Ошеломленная Фьямметта переводила взгляд то на Акису, то на ее новоиспеченного братца, то - на мою расцарапанную шею и опухшие губы, то на украшенный ссадиной лоб Акисы.

–  Кровная сестра?
– наконец пролепетала она.
– Вы никогда не говорили мне, мессер, что у вас есть сестра.

Акиса не понимала по-тоскански, но зато, по старой привычке, быстро, куда быстрее меня, догадалась, что надо делать, и, распустив тесемки аметы, обнажила грудь. Я торопливо задрал вверх свою сорочку.

Тут Фьямметта встрепенулась и обхватила голову руками.

–  Вот так чудеса!
– радостно воскликнула она.

–  Это еще только полчуда, - заметил я, - а настоящее чудо нам только предстоит устроить и - чем скорее, тем лучше.

–  Значит, вы, мессер, хотите сразу представить невесту жениху? озабоченно спросила меня Фьямметта.
– Тогда ее нужно поскорее одеть достойным образом. Я думаю, вашей сестре мое новое платье будет как раз впору.

–  Какое "новое платье"?
– пришла и моя очередь изумиться второй половинке чуда.

Оказалось, что Фьямметта уже успела побывать у венецианских торговцев и - в счет моего годового дохода порядком разорить и без того разоренную капеллу.

Пока дамы, "беленькая" и "черненькая", занимались самыми важными и самыми тайными женскими делами, я проник в оружейный подвал капеллы и не обнаружил там ничего, кроме копий и луков, составлявших обычное вооружение тюркоплиеров. Лук-то мне и был нужен. При свете масляного огонька я тонким каламом начертал на крохотном кусочке пергамента две звезды и два арабских слова: "ЗАТМЕНИЕ МИНОВАЛО". Затем подобрал стрелу с белым оперением и, привязав к ней пергамент, незаметно для приора выбрался на задний двор.

От такой беззлобной лжи, которую вполне можно было бы считать правдивее многих королевских, тамплиерских и ассасинских правд, священный кипарис, как мне показалось, даже не содрогнулся.

Лук я вернул на место и, зайдя на обратном пути к усердно молившемуся приору, еще раз бесстыдно встревожил его сердце, теперь - такими словами:

–  Мессир приор, я слышал какой-то стук на заднем дворе, но никого там не заметил. Как вы думаете, что бы это могло быть?

Зато мое собственное сердце едва не выскочило из груди, когда я увидел своих дам, "беленькую" и "черненькую", блиставших красотой и роскошными одеждами.

–  Пора, - еле переведя дух, сказал я им.
– Комтур, конечно же, услышал, что я вернулся и вернулся в срок. Лишние волнения могут плохо отразиться на его здоровье.

Сдерживая самый греховный смех, мы подобрались к келье умиравшего комтура, и я, гордо и важно распрямившись, вошел к нему твердым шагом.

Рыцарь Эд де Морей был бледен и худ, но я не мог позволить себе никакого сочувствия.

–  Брат комтур, я рад, что ты сдержал свое слово, - громогласно изрек я.
– Он пришел.