Шрифт:
– А жить хочется!
– вдруг вырвался из его груди какой-то отчаянный стон...
– Как хорошо сегодня!
И ему все показалось особенно хорошим сегодня: и небо, и река, и блеск солнца, и люди, проходившие по набережной.
– Василий Александрович, чаю прикажете?
Борский обернулся и рассеянным взглядом смотрел на лакея. "Что такое он говорит?"
Лакей повторил вопрос.
– Ах, чаю?.. Как же, как же... подай чаю!.. Я выпью с удовольствием!..
Он снова стал глядеть в окно и с каким-то особенным любопытством стал всматриваться во все окружающее, на что прежде не обращал никакого внимания.
Вот проезжает мимо извозчик. Извозчик поднял голову и, заметив устремленный на него взгляд Борского, приостановил лошадь и махнул головой, предлагая свои услуги. Лицо извозчика показалось Борскому таким веселым, здоровым, хорошим... Борский улыбнулся, отрицательно покачал головой, а извозчик привстал, неизвестно зачем стегнул лошадь и быстро понесся по набережной.
Вот идет девочка с нянькой... вот два мужика облокотились на набережную и едят черный хлеб, круто посыпанный солью... Борский глядел на них, жадно глядел и...
Резкий звонок раздался в эту минуту в прихожей. Борский вздрогнул и отошел от окна.
– Прикажете принимать?
– как-то участливо заметил слуга, ставя перед Борским стакан чаю.
Борский поймал этот участливый взгляд, и ему слуга показался совсем другим в эту минуту. Ему захотелось вдруг пожать ему руку.
– Сказать, что уехали на дачу, Василий Александрович?..
– Нет... нет... Принимай... Все равно...
Через минуту в кабинет вошли четверо господ. Они были взволнованы. На всех этих лицах был страх. Они взглянули на Борского, поклонились молча, сели и вдруг заговорили все разом тихим голосом, точно понимая, что перед ними совсем больной человек.
Борский слушал их с холодным вниманием. Это были главные кредиторы, у которых были взяты залоги. Один из них, толстый коренастый господин, в купеческом платье, попробовал было улыбнуться и, точно подбадривая себя, проговорил веселым пискливым голосом:
– Бог даст поправитесь, Василий Александрович. С кем этого не бывает?.. А мы вот к вам с просьбою насчет залогов... Как бы получить их из военного министерства!
– Их нет там!
– медленно произнес Борский.
– То есть как же это?.. Вы изволите шутить?
– прошептал купец дрожащим голосом, вытягивая вперед свою толстую шею.
Борский взглянул на своих гостей. Глаза их со страхом и надеждой следили за малейшим движением Борского. Лица как-то замерли...
– Я не шучу, господа. Ваших залогов там нет. Там только пятьсот тысяч, а я взял у вас до двух миллионов!
– отчетливо произнес Борский.
В течение нескольких секунд все молчали. Борский смотрел, как постепенно все эти лица искажались злобою и ненавистью. Большие глаза толстого купца наливались кровью и, казалось, готовы были съесть Борского; крупные капли пота выступили на лбу. Он хотел было подняться, но грузно опустился в кресло и, как раненый зверь, замотал головой.
Вдруг все громко заговорили. Раздались клятвы, ругательства, проклятия.
– Подайте деньги... Подай наши деньги!
Борский молча выслушивал весь этот град брани. Он точно окаменел. Только губы его вздрагивали, словно бы их кто дергал за ниточку.
К нему подступили совсем близко. Но он взглянул таким странным взглядом, что все попятились назад.
– Ведь вы пошутили?.. Ну, и довольно!..
– заговорил вдруг самым льстивым голосом толстый купец.
– Ведь я последнее отдал вам... Последнее!..
– произнес он и вдруг зарыдал, всхлипывая, как ребенок.
– Не погуби!..
И с этими словами толстяк бросился в ноги, обнимая колени Борского.
Борский вскочил как ужаленный.
– Господа! Простите меня, но денег нет... Делайте со мною, что хотите... Я банкрот!..
– А, когда так... мы тебя в Сибирь упрячем... В Сибирь!..
И все кричали: "В Сибирь, в Сибирь!.."
– Что с ним разговаривать?.. Едем, господа, сейчас к прокурору...
Они ушли, а Борский вслед за ними печально улыбнулся.
– Пора!
– прошептал он, отодвигая ящик письменного стола и доставая оттуда револьвер.
Он осмотрел заряды, положил револьвер под бумаги и взглянул на часы. Было десять часов.
"Еще полчаса есть... Полчаса... ведь это целая вечность!"
Он вспомнил о чае и выпил весь стакан. Потом позвонил и приказал лакею немедленно послать кучера на дачу с письмом.
– Скажи, чтобы непременно отдал в собственные руки... Да вот три рубля на проезд...
Лакей ушел, а Борский снова подошел к окну и задумался.
Вся жизнь пронеслась перед ним. Когда-то он был беден, очень беден, и жил в одной комнате. Теперь он так же беден в этой громадной квартире. Он искал счастья в наживе, и вот он у пристани. А там, за окном, как нарочно, жизнь казалась такой прекрасной... "Отлично было бы теперь прогуляться!" пронеслось у него в голове, и он улыбнулся, что теперь и такие мысли... Вон небо сегодня такое безоблачное... хорошее... Он вспомнил, как ребенком, бывало, он любил глядеть на небо, и хорошо было так. Потом он никогда уже так не смотрел... некогда было.