Свои незаурядные способности Владимир Михайлович проявил, работая в отделе опытного самолетостроения Центрального аэрогидродинамического института. Здесь он провел очень ценные исследования по расчету самолетов на прочность, разработал многолонжеронное крыло. Особенно ярко сверкнул талант Петлякова в конструировании тяжелых цельнометаллических воздушных кораблей, в организации их серийного производства.

У Матусовского в стихотворении "Конструктор" есть такие строки:

Когда вам станет сниться высота,

Вы человека этого поймете.

Он на земле сегодня, но мечта

Его мечта всегда живет в полете.

Не знаю, был ли знаком поэт с Владимиром Михайловичем, но в этой его строфе заключена словно специально написанная на Петлякова характеристика. Я много лет работал с конструктором. Чудесный то был человек. Простой, обходительный, уравновешенный, вечно обуреваемый новыми мыслями, идеями, поисками. Рано оставшись без отца, он прошел в молодости большую и трудную школу - был слесарем, литейщиком, токарем, механиком. Все эти профессии и помогли В. М. Петлякову до тонкостей разбираться во всех вопросах постройки самолетов. Приходилось, он и сам брал в руки то дрель, то отвертку, показывал, учил, поправлял. Чего-чего, а небрежности в работе он совершенно не мог терпеть...

Услышав, что на его самолете обнаружены недоделки, Владимир Михайлович тут же примчался на аэродром, пригласив с собой двух инженеров - специалистов по прочности и вибрации.

– Никакого разрушения произойти не может, - горячо утверждал он. Конструкция машины исключительно надежна.

Инженеры, разложив на столе документы с расчетами, усердно водили карандашами по причудливой паутине самолетных чертежей. Оба в голос доказывали - колебания хвостового оперения невозможны, летчикам-де показалось, вибрации, мол, возникают при следующих условиях...

Горячились и мы. Не признавали никаких расчетов, никаких теорий. Охотно соглашались, что самолеты, созданные в конструкторском бюро А. Н. Туполева, всегда имеют приличный запас прочности. Но в этом случае на ТБ-4 летать нельзя - трясет хвост, на себе испытали. Спор можно было разрешить только в воздухе, непосредственно в полете. Обычно конструкторы не очень-то любят летать, но мы так прижали Владимира Михайловича, что он не смог отказаться.

На ТБ-4 за хвостовым оперением находилась пушечная установка. Лучшего места для наблюдения вибрации и не придумаешь. Туда-то мы и усадили Петлякова с его инженерами. Вдоль фюзеляжа, от хвоста до пилотской кабины, протянули веревку, с помощью которой швартовался корабль на якорной стоянке. Один ее конец привязали к моей ноге, другой - вручили Владимиру Михайловичу. Для того чтобы вовремя скомандовал - прекратить режим полета, вызывающий тряску. Иной-то связи не имелось.

Взлетели. Набрали нужную высоту. До минимума убираю газ двум моторам на левой плоскости. Хвост начинает подрагивать, потом колебания резко нарастают. Чувствую, Петляков дернул за веревку - ага, убедился. Он дергает еще, уже сильнее. Но из-за помпажа нельзя немедленно перевести двигатели с малых на большие обороты. Владимир Михайлович, видимо, забыл об этом и рванул веревку так, что она лопнула. А может, все втроем дернули...

На земле конструктор и инженеры чувствовали себя неважно, много курили. Наконец Петляков тоном, не терпящим возражений, произнес:

– Больше ни одного полета на испытания! Немедленно перегоните корабль на завод. Для усиления хвоста.

Инженеры пожали плечами, забрали в штабе свои объемистые портфели с расчетами и вежливо распрощались.

На заводе усилили хвост, изменили регулировку руля глубины, дополнительно установили четыре стрелковые башни, за вторыми моторами, по две направленные вперед и по две назад. На самолете разместили вооружение - пулеметы и пушки. Он снова поступил в наше распоряжение. Программу испытаний мы закончили успешно, но ТБ-4... успеха не имел, в серийное производство он не пошел, а послужил прототипом более мощного и совершенного восьмимоторного воздушного корабля "Максим Горький".

* * *

Иван Федорович Петров, инженер-летчик и мой непосредственный начальник, прошелся задумчиво по кабинету, как-то странно, словно впервые встретились, осмотрел меня с головы до ног и больно резанул по самолюбию:

– Стефановский, тебе тайну доверить можно?

Мне - тайну? Что за нелепый вопрос? Прошел бессчетные проверки "до седьмого поколения предков", допущен к самым наисекретным документам и на тебе - можно ли доверить мне тайну... Да я, черт возьми, уже сам для себя становлюсь тайной!

– О Чижевском слыхал?
– Иван Федорович подошел ко мне вплотную.

– Конструкторе?

– Да, Владимире Антоновиче.

– Знаю его. А что?

– Слушай, придется тебе поработать за меня. Ничего не пойму: как это за него и при чем тут Чижевский?

– Самолет Чижевского, - пояснил Петров, - проходит заводские испытания. Веду их я. Так вот...

Ага, понятно теперь, почему так часто и надолго отлучалось наше начальство.

– Так вот... Мне лично поставили новую задачу. Поэтому самолет Чижевского поручаю тебе. Учти - машина чрезвычайно секретная, о ней знают считанные лица. Что и как - разберешься на месте. Выезжай без промедления.