– Внимание!
– Казак услышал в наушниках голос командира группы, позывной которого "Корсар" идеально подходил к его черной повязке через лицо, и нажатием кнопки вернул индикатор в прежнее состояние.
– Заход в директорном режиме, автомат не включать. Интервал пятнадцать секунд. Порядок посадки: Дед, Казак, Хомяк, я. Все. "Дед понял...
– Хомяк...
– Казак..." - раздались в эфире краткие ответы, и группа снова замолчала. Казак знал, что несколько передатчиков дальше в горах, совсем не там, где расположен аэродром, через несколько минут сымитируют сначала переговоры при уходе на второй круг из-за плохой видимости и потом, по очереди выходя в эфир, уведут пеленги вражеской службы радиоперехвата далеко в сторону. А в конце ложного следа раздастся его собственный голос: "Ребята, тяни вверх! Пры..." - и на склоне горы в тот же миг раздадутся четыре мощных взрыва. "Очевидцы" из местных будут потом рассказывать, как один летчик пытался катапультироваться перед самой катастрофой, но разбился о скалу, а через несколько дней на базаре появятся ветровки, сшитые из парашюта героя. Казаку не очень-то верилось, что эта немудреная затея надолго введет в заблуждение разведки мусульман, и - главное - американцев, но какое-то время на проверку у них уйдет. "И то хлеб", - подумал он, внимательно следя за уменьшающимся зеленым сектором одного из индикаторов на экране. Узкая зеленая полоска замигала: пора! Казак плотнее сжал пальцы на ручке управления и плавно потянул ее на себя. Самолет послушно направил нос в небо, и через мгновение летчик увидел перед собой панораму уходящего вдаль Балканского хребта, весело подсвеченные солнцем вершины гор, отбрасывающих длинные причудливы" тени. Теперь он заметил впереди истребитель пилота, представленного товарищам как Дед. Тот легко качнул крылом и скользнул правее, такой же маневр предстояло проделать и остальным машинам, следуя появившемуся на лобовом стекле указателю курса. "Так... Разворот... Скорость... Закрылки... На снижение... Шасси... Но куда нас ведут? Где полоса?!" Ничего похожего на привычную картину приближающегося аэродрома впереди не было: такая же, как и везде, гора с небольшой кучкой домиков на склоне, речушка в долине, извивающаяся дорога... "А может, это все подстроено?!
– мелькнула вдруг мысль.
– Вогнать всю группу в землю, и не по сценарию вовсе, а в натуре?!" Казак почувствовал, как лоб под шлемом покрылся потом. Ну, он-то еще успеет уйти вверх, а Дед, похоже, нет... Но куда он собрался садиться?! И вдруг, будто по мановению волшебной палочки, он увидел куда. Бетон взлетно-посадочной полосы, проложенной вдоль пологого склона горы, был раскрашен под цвета окружающей местности, и даже ручей, уходящий под полосой в трубу, был не только нарисован поперек нее, но выложен чем-то блестящим, и рисунок сверкал в лучах утреннего солнца совсем как настоящая вода. На середине полосы только что стояли два сарая, но сейчас Казак увидел, как, открывая дорогу садящимся самолетам, они быстро разъехались в разные стороны, словно были легкими надувными игрушками, да так оно, наверно, и было на самом деле. Колеса шедшего впереди СУ-37 коснулись бетона, оставив легкое облачко резиновой гари, и сразу за его хвостом заметался тормозной парашют. На случай если Дед не успеет уйти с дороги, Казак припомнил теоретические занятия по полетам с авианосца: непосредственно перед касанием перевести двигатель на полный газ, и либо продолжать посадку, либо уйти на второй круг. Похоже, здесь эта методика пригодится! Вот граница аэродрома уже близко, пора! Как там Дед, успевает? Вроде да... Первый самолет уже докатился до конца полосы, где мельтешили фигурки людей, когда Казак почувствовал знакомый удар и перевел двигатели на реверс, одновременно услышав хлопок парашюта. Теперь взлететь в любом случае не успеешь, будь что будет! Молодой пилот посильнее нажал на педали колесных тормозов. Его истребитель приближался к встречающим, и Казак с облегчением увидел, что самолет Деда уже свернул в сторону и двигается куда-то к склону, вслед за идущим с раскинутыми руками человеком. Перед носом его собственной машины тоже возник молодой смуглый парень с красным и синим флажками, он резво бежал примерно в туже сторону, подбадривая летчика взмахами то одного, то другого. Первые секунды Казак не понимал что к чему и по привычке пытался развернуть самолет точно по знакам этого парня, но каждая новая команда противоречила предыдущей, парень явно не имел никакого представления об аэродромных сигналах и махал флажками исключительно по наитию, не задумываясь о том, как его жесты будут истолкованы. "Тебе бы, чувак, в гаишники идти, палкой полосатой махать, а не серьезным делом заниматься!" - без особой, впрочем, злости подумал про себя Казак, включая механизм подъема фонаря. Все обстояло не так уж плохо: и Дед, и он, и севший следом Хомяк успели сойти с полосы в сторону, а заходивший на посадку последним самолет командира группы медленно подкатывал к вешке, обозначающей конец бетонки. "Вроде все нормально, тьфу-тьфу, не сглазить. По дереву бы постучать..." и, наверное, именно отсутствие дерева под рукой Казака сыграло свою недобрую роль. Раздался громкий хлопок, слышный даже сквозь остекление, и последний самолет группы нелепо развернуло поперек полосы, а неумелому парню с флажками досталось по шее ошметком горячей резины. Из стоящего рядом СУ, "сухого", послышался язвительный голос немолодого летчика с позывным "Хомяк": - Пневматик от нагрева разнесло, поздно наш командир парашют выпустил, и тормоза передержал. Чему только в частях учат?! Казак в ответ промолчал, заметив про себя, что хотя званий тут и нет, но Хомяк определенно имеет в России не самые маленькие должность и чин. Тем временем к замершему самолету подъехал "уазик", и несколько человек принялись подводить под поврежденную стойку четырехколесную тележку, с которой спешно были сброшены несколько баллонов со сжатым воздухом. Пришедший в себя "дирижер" снова замахал флажками, и Казак чуть-чуть добавил оборотов турбине, трогая самолет с места в сторону неторопливо отодвигающихся ворот, до сих пор казавшихся частью горы. За ними открывалась пещера, вырубленная в скале, тускло - по сравнению с поднимающимся солнцем - освещенная электрическими лампочками. Пещера казалась глубокой, хотя и узковатой для такой машины, как СУ-37. "Впрочем, если быть аккуратным, то поместимся..." Казаку пришлось раз десять крутануть головой туда-сюда, пока он не убедился, что между крыльями самолета и стенками укрытия есть зазор. "Вот ведь пенал! Сюда заезжать труднее, чем отцовскую "Волгу" в "ракушку" ставить! Надо же такое построить!"

Увидев, что истребитель полностью вошел в укрытие, смуглый парень бросил наконец флажки и принес от стены лесенку - не штатную "суховскую" стремянку, а простую деревянную, раздвижную. Неделю назад с нее, наверное, яблоки в саду собирали, и вот теперь мирная лестница призвана на военную службу Казак осторожно поставил одну ногу на дюраль аэродинамического наплыва, как следует схватился рукой за металлический каркас фонаря и утвердил вторую ногу на деревянной перекладине. Полдела было сделано. Переведя дух, Казак оттолкнулся от наплыва и встал на садовую стремянку второй ногой. Деревянная конструкция опасно покачнулась, но смуглый парень помог удержать ее в вертикальном положении.
– Добры ден!
– поприветствовал "дирижер" Казака, увидев, что тот удержал равновесие и уже спускался вниз.
– Здравствуй, - не слишком приветливо ответил тот.
– Лесенку другую найди, а? А то ведь грохнусь на фиг когда-нибудь!
– Добры ден?
– не понял парень.
– Лестница!
– Казак показал на деревянное сооружение и, решив использовать другой язык межнационального общения, коротко охарактеризовал: - Бэд.
– Бэд?
– парень был озадачен, но, сообразив, что беседа пошла по-английски, понимающе замотал головой: - О ес, бэд, бэд. Вонт ту слип, ес?6 Казак вернулся к славянскому изъяснению.
– Плохая!
– рявкнул он и демонстративно легко толкнул мизинцем в ближайшую перекладину. Как и следовало ожидать, лестница покачнулась и рухнула наземь, тут же сложившись, на что Казак с укором заметил: - Добры ден, да?
– Добры ден...
– смущенно согласился парень.

* * *

Свет в пещере медленно померк: створка ворот, неторопливо катясь по порыжелым рельсам, постепенно закрывала собой панораму долины. Сбоку на стене висела коробка с ведущими к ней проводами, и невысокий человек, державший рубильник, дожидался, пока створка не встанет на положенное место, а когда это произошло, энергично подошел к Казаку.
– Здравствуйте. Я подпоручик Малошан, ваш переводчик, помощник и консультант. Все ваши вопросы и просьбы адресуйте, пожалуйста, мне. У каждого человека из вашего отряда будет такой помощник. Разумеется, вы точно так же можете обращаться и к ним, но, полагаю, удобнее будет все же общаться именно с прикрепленным офицером. Говорил Малошан гладко и практически без акцента. Лишь изредка, перед особо сложным оборотом, его речь немного запиналась, и только тогда чувствовалось, что русский язык для подпоручика не родной.
– Здравствуйте, - ответил Казак, - и я хотел бы сразу задать первый вопрос. Почему не начато техническое обслуживание самолета? Не обижайтесь, это очень важно.
– Не обижаюсь. У нас всего одна с половиной... то есть полторы бригады хорошо квалифицированных техников. Не беспокойтесь, очередь дойдет и до вашего аппарата.
– Хорошо, тогда пусть плохо квалифицированные пока что снимут с подвесок и распакуют контейнеры с ЗИПами...
– Простите, с чем?
– Ну запчасти, инструменты всякие. Сокращение такое.
– Понятно. К сожалению, этого не получится. Неквалифицированный персонал это добровольцы из окрестных сел. Прекрасные люди, патриоты, но в авиации смыслят мало. Казак припомнил лихие взмахи флажков и согласно кивнул. Малошан махнул рукой: - Пойдемте! Вслед за подпоручиком Казак двинулся в глубь укрытия. Свод пещеры поддерживали изогнутые решетчатые фермы, с которых свисали лампочки без абажуров. Под подошвами похрустывал песок, а откуда-то издалека доносился стук дизеля. У дальней стены стоял на тонких ногах двухстоечного шасси зачехленный самолет со снятыми крыльями, чем-то отдаленно похожий на тренировочно-пилотажный ЯК, только заметно побольше. "Ничего себе!
– подумал Казак.
– Неужто под учебу такие казематы городили? Вряд ли... И что это за аэроплан такой? Силуэт вроде знакомый!" Не удержавшись, он свернул к зачехленному самолету. Подпоручик заметил его порыв, но останавливать не стал и сам неторопливо пошел следом. На брезенте оказался толстый слой пыли, непонятно даже, откуда она взялась в этой пещере. Казак ухватил за свисающий конец чехла и осторожно потянул, боясь поднять в воздух тучу трухи. Но избежать этого не удалось, и он несколько раз громко, от души чихнул, а когда протер слезящиеся глаза, то сначала им не поверил. На хвосте самолета грубой, как топором рубленной, формы, красовалась черная свастика. Чехол соскользнул дальше вниз, и когда новые облака пыли осели, перед изумленным Казаком предстал фюзеляж "Фокке-Вульфа-190". Этот самолет явно бывал в боях - на борту виднелось несколько заплат на местах бывших пробоин, краска вокруг торчащих из обтекателя двигателя стволов пушек и пулеметов явно обгорела, и на металле лежал слой пороховой копоти. Обшивка самолета даже на первый взгляд казалась обветшалой, плексиглас кабины пожелтел и потрескался, но в общем "фокке-вульф" сохранился довольно прилично.
– Этот аэродром построили немцы, - пояснил подошедший сзади Малошан.
– Как скрытный узел противовоздушной обороны, и даже некоторое время так его и использовали - отсюда поднимались истребители на перехват бомбардировщиков из Италии, что бомбили румынские нефтепромыслы. Здесь же, в горах Шар-Планина, немцы отрабатывали высадку парашютного десанта на Дрвар и полосу продлили для трехмоторных транспортников. Казак кивнул, хотя не имел никакого понятия об упомянутом подпоручиком десанте.
– Но большой роли эта база сыграть не успела, - продолжал тот.
– При Тито здесь собирались скрывать авиацию Народной Армии в случае ядерного конфликта, кое-что подновили, и сейчас у нас есть возможность с грехом пополам принимать современные самолеты. Ну а этот экспонат военным не мешал, было даже интересно, что он тут стоит, местных же умельцев сюда пока что не пускали. Давайте накроем его обратно, товарищ Казак, пусть стоит и дальше! Казак молча кивнул, и они вместе вернули ветхий брезент на прежнее место, вновь подняв маленькую пыльную бурю.

* * *

Комната, в которой летчикам было предложено переодеться, тоже носила неизгладимый отпечаток своих первых хозяев - офицерская форма без знаков различия бывшей Югославии была повешена, как на плечики, на крылья украшавшего стену немецкого орла. Правда, кто-то позаботился выковырять из его когтей свастику, и теперь орел напоминал почему-то престарелого попугая на обруче. Впрочем, обращать на это особого внимания никто не стал: сказывалась и усталость от полета, и не прошедшее еще напряжение после трудной посадки.
– Ну, маскировка так маскировка!
– не выдержал наконец Казак.
– Ты, Дед, шел так уверенно, будто знал про нее, а я все время думал, что нас подставили! Дед привычным жестом почесал подбородок через скрывавшую его бороду и хрипловато ответил: - Да это-то как раз было ясно. Как же без маскировки? Во Вьетнаме, например, мы делали так: ночью янки налетят, бомбы побросают куда попало, а мы шурикам сразу команду..
– Кому?
– не понял Корсар.
– Вьетнамцев у нас так называли, "шурики". Так вот, мы им сразу команду даем. Они из песка на бетоне круги выложат, по краям камешков мелких, а когда воды хватает, еще и лужу в середине нальют. Американцы днем "фантом"-разведчик пришлют, мы не поднимаемся, а он фотографии привозит дескать, все, конец полосе. Они второй налет уже и не делают - наоборот, прокладывают через нас маршрут штурмовой группы, тут-то мы их с шуриками и перехватываем.
– А что, там не только наши воевали?
– удивился Казак.
– Я слышал, вьетнамцы вообще летать не умеют!
– Мало ли кто что слышал. Нормальные ребята. Мы на МИГ-21 летали, а у них все больше "семнадцатые" были. И пришлось такое разделение труда устроить: "двадцать первые" американцев с высоты оттесняют, а у земли уж их встречают вьетнамцы. "Семнадцатый", конечно, уже тогда старьем был, медленней "фантома" раза в два, но зато верткий, и пушка у него встроенная, а не на подвесном контейнере. Янки ведь неповоротливы, на подвесках у них ракеты гирляндами, и баки. Бывало, его и бить не надо: сманеврирует неграмотно, скорость потеряет и валится в спираль. А выводить - высоты нету.
– А вообще-то американцы - сильные летчики?
– поинтересовался Хомяк, уже переодевшийся в мундир, едва сходящийся на животе.
– Кого встретишь. Я, например, во Вьетнам попал как раз в тот момент, когда они чохом заменили свой состав, и вместо обычных пилотов посадили на свои самолеты специально подготовленных. Ну, те, конечно, были асы, какие сейчас - не знаю. Если я правильно понимаю, им еще здесь в воздухе никто не противодействовал?
– Не совсем так, - заметил Корсар.
– У Сербской Босны было несколько МИГ-23, против хорватов они держались вполне пристойно, и даже с американцами раза два-три повоевали. Короче, тогда сербские машины были сбиты все, а у штатников - вопрос. Сами они признали одну потерю, сербы говорят о пяти сбитых машинах - словом, как всегда. Поди проверь летчика сбил он или не сбил, особенно если сам сидишь в разбитом самолете.
– Да уж, поди проверь!
– неожиданно взорвался Дед.
– А на слово поверить у нас никак нельзя! Когда по три захода на один и тот же самолет, уже горящий, идешь, так ура и да здравствует - как же, фотокинопулемет подтверждает три сбитых... Герой, мать его, и орден ему, и звание! А когда...
– голос Деда осекся, и продолжил он уже совсем другим тоном: Извините, ребята. У кого что болит, ну и так далее.
– Ничего-ничего, все нормально, - Корсар сказал это так, что было ясно: на самом деле тирада Деда ему нормальной отнюдь не показалась, но человек сам понял, что не прав, и добавить к этому было нечего. Без большой надобности он поправил повязку на глазу и предложил: - Ну что, пойдем к хозяевам? А то, небось, заждались уже, а?

* * *

От раздевалки на улицу вел очень скудно освещенный коридор - электричество здесь экономили всерьез, - и в конце его оказалась тяжелая железная дверь с винтовым запором. Казак вспомнил слова подпоручика о подготовке подземелья к ядерной войне и не стал удивляться. Яркий день за открывшейся дверью сразу же поглотил тусклый свет лампочек в коридоре. Летчики сделали несколько шагов по узкой тропинке, посыпанной гравием, и остановились, разглядывая окрестности, которые совсем недавно видели сверху. Но тогда им было не до восхищения пейзажем...
– Красиво-то как, а?!
– не сдержался Корсар.
– Бывал я на Кавказе, бывал и в Карпатах, но тут что-то особенное... Может, деревья не те растут?
– Деревья-то те, а вот небо вроде другое, посветлее, что ли?
– предположил Дед, и Хомяк с интонациями замполита, проводящего плановую беседу, подхватил его мысль: - Небо тут и вправду другое. Не наше, черное какое-то...
– но, заметив недоумение товарищей, запнулся и дальше продолжил своим обычным тоном: - А куда нам, собственно, сейчас идти? Где наши ангелы-хранители? Как бы в ответ на его вопрос на тропинке из-за поворота появился молодой мужчина, одетый в адидасовский спортивный костюм, но к его походке больше бы подошел парадный офицерский мундир.
– Очень хорошо, - сказал он, приблизившись к ним.
– Ходим со мной в... э... командирню.
– Штаб?
– то ли переспросил, то ли подсказал Хомяк.
– Да, в штаб, - согласился "спортсмен" и, не оглядываясь, двинулся по тропинке, уверенный, что летчики идут следом. Тропинка вела вниз, мимо кустов, усыпанных незнакомыми красными ягодами, пересекала легким мостиком ручей и, наконец, после небольшой можжевеловой рощицы вывела на асфальтовую дорогу, идущую параллельно полосе, но ниже ее. Эта же дорога образовывала улицу небольшого села, и вдоль нее стояло десятка два нарядных домов с палисадниками и хозяйственными строениями. Около каждого дома было по одному, а то и по два гаража, на крышах трех-четырех красовались тарелки космической связи.
– А что, неплохо живут люди?
– заметил Дед, и Казак ревниво ответил: - У нас тоже не хуже. Только телефонов спутниковых нет, да и не нужны они нам вовсе, у нас год назад автоматическую междугородку сделали.
– И сено у нас на джипах не возят!
– Дед кивнул в сторону. Казак проследил за его взглядом и увидел картину, от которой какому-нибудь "новому русскому" средней руки, наверное, стало бы плохо. По пересекающей тропинку грунтовой дороге, басовито урча, взбирался вверх почти новый "опель-фронтера", таща прицеп с огромной копной сена. Из полуоткрытой задней двери джипа торчали несколько грабель и кос, и на каждом ухабе они громко звякали. Хомяк тоже глянул на это, и вспомнил, с какой болью в сердце грузил в свой "мерседес" мешки с картошкой. Зато потом - с каким неподдельным восхищением созерцали процесс разгрузки кавказцы на рынке!
– Панорамный кадр. Картины мирной жизни, - откомментировал Корсар и добавил: - В общем-то, сюда бои еще долго не дойдут. Вот если нас выследят...
– Не "если", а "когда", - поправил его Хомяк.
– И я искренне надеюсь, что противовоздушная оборона у них тут на уровне, не то нам будет очень хреново. Это не вызвало возражений ни с чьей стороны, и оставшуюся дорогу до штаба - на вид ничем не примечательного дома - они шли молча. Изнутри "командирня" оказалась тоже не больно похожа на штаб серьезного боевого соединения: со второго этажа вроде бы обычного жилого коттеджа спустилась пожилая женщина и сварливо предупредила "войников", чтобы в ее доме не курили, а если курили, то окурки на пол не кидали. Несмотря на то что хозяйка говорила по-сербски, смысл ее речи был понятен - отчасти благодаря родству языков, а отчасти энергичным и недвусмысленным жестам, которыми эта речь сопровождалась. Еще через несколько минут в большую комнату, где сидели летчики, вошел все тот же "спортсмен", но одетый теперь не в "адидас", а в офицерскую форму цвета хаки с серебристыми звездочками на погонах, на груди его красовался ряд значков, а на рукаве была пришита эмблема, рисунок на которой был настолько сложен и многоцветен, что понять ее смысл не представлялось возможным. Следом за ним вошли подпоручик Малошан и еще два незнакомых офицера. Первым заговорил Малошан: - Товарищи!
– начал он, и это стандартное обращение прозвучало у него вполне естественно, и даже сердечно.
– Перед тем как вы отправитесь отдыхать, я хочу познакомить вас с теми, от кого будет здесь зависеть ваша жизнь. Малошан сделал плавный жест рукой, показывая на "спортсмена": - Комендант нашего объекта капитан Эмин Кадарник, он будет решать вопросы вашего обеспечения. Начальник вашей охраны майор Йован Тамашаивич... Начальником охраны оказался немолодой офицер, ниже всех остальных ростом и шире всех в плечах. Лицо майора пересекал узкий шрам, а на щеках была хорошо заметна суточная щетина, что могло означать одно из двух: либо Тамашаивич не следит за своей внешностью, либо у него на это не остается времени. Казак обратил внимание на белки глаз начальника охраны, испещренные красными прожилками, на мешки под глазами и решил, что дело все-таки в нехватке времени. Тамашаивич, в отличие от своих коллег, был одет не в новенькую защитную офицерскую форму, а в поношенный полевой камуфляж.
– И наконец, офицер тактики капитан Ян Шелангер. Шелангер сделал шаг вперед и легко поклонился - из всех троих представленных он имел наиболее франтоватую и в то же время заурядную внешность.
– Функции капитана - осуществлять связь с командованием и привязывать действия вашей группы к его планам.
– Впрочем, командование очень надеется на вашу инициативу, - доверительно добавил от себя Шелангер и вновь легко поклонился. Хомяк шепнул Корсару: - Не иначе как штабист столичный. Малошан продолжал: - Все они владеют русским языком достаточно, чтобы понять вас и быть понятыми вами, ну а если возникнут затруднения, воспользуйтесь услугами своих переводчиков, начальником которых являюсь я, подпоручик Малошан. Не скрою, что я также исполняю некоторые обязанности по обеспечению контрразведывательной деятельности и вообще безопасности, независимо от службы охраны объекта. При этих словах Тамашаивич бросил короткий недружелюбный взгляд на Малошана, тот ответил ему тем же, но вслух тема развития не получила.
– Если вас волнуют какие-то вопросы, то, пожалуйста, задавайте, - сказал в заключение Малошан, и офицеры, поняв, что церемония представления закончена, расселись на разномастных стульях напротив летчиков. Корсар, как старший группы, первым задал вопрос, который, несомненно, интересовал всех ее членов: - Когда планируется начать боевую работу?
– Когда наладим подвоз боеприпасов, - ответил Шелангер и легонько кивнул в сторону коменданта. Тот нахмурился и торопливо пустился в объяснения: - Очень жаль, но сейчас у нас нет боекомплекта для ваших самолетов. Мне не сделали организацию. Сложности. Только есть бомбы, запас старого модели, времени войны. Советские есть, немецкие есть, но старые. Хомяк дал волю раздражению: - Это что же, теперь будем тут сидеть, ждать, когда сложности кончатся? Лично я прибыл сюда выполнять вполне определенную работу и подрядился выполнять ее качественно и интенсивно. А теперь получается, что я не могу выполнить эти условия только потому, что у кого-то сложности?! Кадарник слегка покраснел и ответил, с трудом подбирая русские слова: - Это не так простое дело, но я его буду сделать Как только будет выделен боеприпас, я буду его обеспечить доставить. И если у вас будет... недовольность... претензия, то давайте ее мне. За что я виноватей, я отвечу.
– Дело не в претензиях, - нахмурился Корсар, - а в том, что каждый день промедления, среди всего прочего, увеличивает вероятность обнаружения места нашего базирования, и, соответственно, противник может начать активное противодействие. И время, отпущенное нам до этого момента, должно быть использовано с максимальной эффективностью. Кстати, о противнике. Насколько сильна ПВО нашего объекта?
– У нас есть две машины "Шилка", одна машина "Стрела-10МЗ" и несколько переносных ракет "Стрела-2".
– Маловысотные комплексы ближнего действия, - вслух прокомментировал Корсар.
– И "Стрелы" вместо пугачей. А для боев на дальних подступах? Шелангер вдруг заговорил быстро и яростно, что совершенно не вязалось с его легкомысленно-щегольской внешностью.
– Думаете, нам больше нечего защищать на дальних подступах?! Наши войска на многих участках фронта давно прикрыты с воздуха только теорией вероятности! Для обеспечения ПВО вашей группы мы и так практически оголили целый район, там остались только старинные зенитки, а вы еще и недовольны! Если вы не в курсе, эмбарго ООН на поставку в наши республики ракетной техники все еще действует, и радуйтесь, что вас хоть как-то прикрыли! Кстати, "Стрелы" даже в неумелых руках - грозное оружие, что подтвердила афганская война. Теперь уже и Хомяк разозлился: - В неумелых руках и хрен без толку! Пока "духов" не натаскали в Пакистане китайцы-инструкторы, проку от "Стрел" не было. И если ваши солдатики думают, что стоит кнопочку нажать, а умная железка дальше все сама сделает, их надо в этом вежливо разубедить. К тому же сколько лет назад была афганская война? С тех пор и тактика, и техника чуть поприличней стали, а системы начала восьмидесятых, наоборот, слегка устарели.
– Он прав, Ян, - устало произнес Тамашаивич, специально говоря по-русски.
– К нам попадает чаще всего откровенное старье, и за него еще надо платить спекулянтам втридорога. Санкции, эмбарго... Так что, товарищи летчики, советую вам воспринимать ситуацию... ну, скажем, как суровую реальность, данную в ощущениях. Хомяк, Дед и Корсар засмеялись, вызвав недоумение у Казака. Он никак не мог взять в толк, что забавного во фразе про реальность и ощущения, хотя сама формулировка показалась ему смутно знакомой. На этом, собственно, совещание и закончилось.

Показав летчикам их комнаты, Малошан откланялся и пообещал, что вечером для русских товарищей будет устроен праздничный ужин. Не прошло и получаса, как все летчики спали в своих комнатах, где вместо окон на стенах висело по несколько пейзажей в рамах, стилизованных под оконный переплет.

* * *

Несмотря на обещания коменданта, вопрос с боеприпасами не решился ни на другой день, ни в последующие дни. Хомяк, как-то само собой сделавшийся заместителем Корсара, ежедневно ходил в поселок ругаться с капитаном Кадарником, а может, и еще за чем-то - иногда толстяк возвращался с объемистым рюкзаком за плечами. По утрам летчики собирались в небольшой комнате, где стояли несколько столов, искусственная пальма в кадке, телевизор и большой трехкамерный холодильник. Кто-то окрестил это помещение "красным уголком", и название прижилось - там действительно проходили всякие неофициальные собрания, а потом Корсар, понявший, что летать придется еще не скоро, приспособил комнату под занятия, почему-то названные им "ориентировками".
– Чего они там тянут!
– возмутился на четвертый день Казак, и Хомяк, как раз вернувшийся после очередного разговора с комендантом, снизошел до того, чтобы пояснить: - Эти наши братишки-славяне - та еще шарашкина контора. Никак родимые пятна социализма не изживут. "Завтра, завтра, ну, может, послезавтра". Наш комендант неплохой парень, и то уже нервничает - откровенно клянет эту славянскую безалаберность.
– А сам-то он кто?
– Сам он венгр и славянином себя, уж конечно, не считает, за что и охранник наш, боевой майор, и бездельник Шелангер с гэбистом Малошаном глядят на него одинаково косо... Вчера Тамашаивич ему чуть в морду не дал!
– Да, попали мы в дружную семейку, - заключил Корсар и добавил: - Конечно, гром не грянет - мужик не перекрестится. Но у них ведь и сейчас на фронтах хреново. Что же должно случиться, чтобы братишки зашевелились?
– Вот уж не знаю, - буркнул Дед и отправился к себе. Корсар вслед ему крикнул: - После обеда - ориентировка! Дед грубо выругался себе под нос, но Корсар услышал и, пристально глянув на него своим единственным глазом, сдержанно проговорил: - Пока работать нельзя, будем заниматься теорией. Ты когда последний раз боевую ракету пускал? Да и в ситуации здешней освоиться тоже нелишне. От безделья, сам знаешь, люди дуреют. А одуревшие мне в группе не нужны. В ответ на это Дед только хлопнул дверью. Следом вышел и Казак. Ему тоже не по душе было заниматься теорией, но он понимал, что "бумажные" знания вполне могут пригодиться в жизни. С этой мыслью он уселся на кровать и, вытащив из тумбочки листок - скверную ксерокопию с перечислением чинов хорватской армии, принялся его изучать. "Рядовой - рядовой так и есть. Ефрейтор - десятник. Младший сержант - разводник... У них что, ефрейтора разводягами не ходят? Сержант - водник, старший сержант - наредник, старшина - стожерни наредник. Прапорщик - кастинский наместник.... Фу, ну и язык. Теперь пошли офицеры, с ними тоже мозги набекрень. Младший лейтенант - заставник, летюха - поручик, а старлей - надпоручик. Капитан - сотник, а есть еще и старший капитан, надсотник. Майор будет бойник. Злобное какое-то название. А дальше просто. Подполковник - допуковник (дополковник, стало быть), полкан - пуковник, комбриг - бойник попуковник.... И генералов разных еще целая прорва! Нет, эти мне, наверное, уже не пригодятся. Хорошо, что у сербов и босняков почти все как у нас, никаких тебе бойников-пуковников!" Массив Шар-Планина. Дым Призрена - С добрым утром...
– произнес вслух Корсар, обращаясь сам к себе, и вслух же добавил: - А утро добрым не бывает. "По крайней мере после такого вечера", - дальше он думал уже про себя, почувствовав, что разговор с самим собой вслух вещь тягостная. Вставать не хотелось, но пришлось - хотя бы для того, чтобы напиться воды и избавиться от неприятного привкуса во рту. "Эко мы вчера... Что же отмечали-то, а? Ах да, неделю сидения в этой дыре! Майор Йован - все же правильный мужик. Понимает, как важно бывает расслабиться, и плевал на всех остальных начальников". Неспешно одеваясь, стараясь двигаться плавно и медленно, чтобы не растрясти головную боль, Корсар силился вспомнить вчерашний вечер. Сначала пара ребят Тамашаивича притащила в казематы ящик водки "Krasilnikoff", очередная немецкая подделка под русскую выпивку. Потом с двумя татровскими грузовиками из ближайшего городка - как там его, Призрен?
– прибыл и сам майор. Да, из Призрена он привез средних лет лейтенанта, командира тамошних резервистов, с такой запоминающейся бородкой, человек сорок самих "партизан" и еще несколько молодых девчонок. Корсар усмехнулся - хороши они были, ничего не скажешь, но Тамашаивич огорошил, прямо растолковав русским, что это вовсе не шлюхи. Девушки оказались беженками из Сербской Босны. Их группу ребята из батальона Тамашаивича перевели через фронт пару месяцев назад. Потом, когда остатки батальона были как-то выведены из боя и переброшены на охрану аэродрома, майор, заехав по делу в Призрен, с удивлением увидел на местном базарчике знакомые лица - оказалось, что в большом лагере беженцев, раскинувшемся неподалеку, нашли пристанище и его "крестники". "Вроде бы никто из наших с этими красотками ничего такого. И ладно, все равно с ними веселее. Казак, так тот и вовсе сомлел... Как, бишь, звали ту русоволосую? Габриэла вроде. Имя-то как в мексиканском сериале. Похоже, она на Казака тоже запала, а уж о нем и говорить нечего. Даже подарил ей что-то. Ну да, серебряный крестик на цепочке..." Корсар вышел наконец в коридор и направился в "красный уголок".
– Опередил, зараза!
– воскликнул он, увидев около холодильника Деда, с блаженной улыбкой на лице тянущего из большой эмалированной кружки пиво. Опорожненная поллитровая банка "Хольстена" стояла на холодильнике, а рядом наготове ждала своей очереди вторая.
– Дед, дай-ка и мне тоже!
– почти взмолился Корсар.
– Сто баксов!
– с ухмылкой бросил Дед, но банку вытащил, добавив.
– Сейчас тут все наши соберутся. Ну как, пират, сегодня занятия будут? Вместо ответа Корсар смачно хрустнул банкой, выдергивая колечко с треугольным кусочком жести. К середине дня все четыре летчика, более или менее очухавшись, вышли "на воздух". Обсуждать попойку никого не тянуло, и они просто сидели на камнях, подставив головы свежему ветерку. Тишину никому нарушать не хотелось, и, видимо, поэтому, когда откуда-то из-за гор стал доноситься низкий, очень тихий звук, его услышали все.
– Однако летает кто-то!
– благодушно заметил Дед.
– И не один! Хомяк привстал и, вслушавшись, уверенно заявил: - Далеко и не к нам. У них там на другой вершине РЛС стоит, нашей конструкции, но китайской сборки. Дерьмо, конечно, но если б кто-то на нас шел, тревогу бы подняли. Еле слышный гул двигателей прервали звуки взрывов, тоже очень тихие, недостаточно ясно различимые.
– Точно, не к нам, - довольно улыбнулся Хомяк.
– Отбой, продолжаем курить. Тут все спокойно. Но через минуту на базе все переменилось. Внизу в деревне вокруг "командирни" началась суета, несколько техников бегом бросились туда же. Откуда ни возьмись на полосе появились бойцы охраны в серо-зеленом камуфляже и тоже быстрым шагом устремились по тропке вниз. Слышались выкрики команд, где-то заводили двигатели машин, люди с оружием и без пробегали то в одну, то в другую сторону.. На русских никто внимания не обращал, и никто им ничего не говорил, а сами они не лезли с расспросами чувствовалось, что сербам теперь не до них. Примерно через полчаса первый грузовик - из тех, что прибыли с Тамашаивичем, - сверх всяких ограничений набитый людьми, тронулся в сторону Призрена, вскоре за ним двинулся и второй. Туда же уехали техники на ЗИЛе и еще полно народу на откуда-то взявшихся машинах. А из-за горных гряд со стороны городка к небу поднялся ясно различимый в чистом воздухе столб - вернее, несколько столбов черного дыма. И вновь все затихло, но теперь эта тишина была какой-то нехорошей, враждебной.

* * *

Солнце уходило за рваный, как края обугленной раны, контур гор медленно, словно клонящаяся вниз голова тяжелораненого, тщетно борющегося со смертельной свинцовой дремотой. Над опустевшей базой нависла атмосфера какого-то тягостного ожидания. Налетевшая как смерч суматоха завертела людей, отодвинув на задний план четверых русских летчиков, и также неожиданно умчалась, оставив их размышлять о новом для них (если не считать Корсара) ощущении собственной ненужности и заброшенности. Теперь они могли только следить, как дым, тянувшийся в небо над перевалом сплошной стеной, постепенно поредел и таял в кровавом мареве заката. Кое-как пообедавшие всухомятку летчики бродили словно неприкаянные вдоль пыльной ленты дороги и изредка молча переглядывались. Разговаривать не хотелось. Первым не выдержал Хомяк. Он резко остановился на обочине, пробормотал что-то вроде: "Все, с меня хватит" - и решительно повернул назад.
– Я к себе, - буркнул он через плечо. Остальные посмотрели ему вслед и отвернулись. Чуть дальше, у поворота, вырисовывались силуэты девчонок с РЛС - единственных военнослужащих, оставшихся на базе. Они, словно скульптурные фигурки, символизирующие скорбь, на фоне багровых гор тоже ждали - то ли известий, то ли еще чего. Вот сейчас как раз можно было подойти и познакомиться, заговорить или просто постоять вместе. Но только делать этого почему-то совсем не хотелось... Первой вернулась рота резервистов. Мощные "татры" остановились почти у самого села, и летчикам отчетливо было видно, как измученные солдаты вяло выбирались из кузовов. Пожилой лейтенант даже не пытался их построить, и те, смешавшись с девушками-радиолокаторщицами, так и побрели нестройной толпой в село, по квартирам, являя собой удручающую картину полной безысходности. Засмотревшись на нее, летчики не заметили, как подошел вновь вылезший из своей "норы" при звуке моторов Хомяк.
– Дела-а, - задумчиво протянул он.
– Я там на базе поймал одного парня, расспросил. По Призрену "тандерболты" отработали, дров наломали выше крыши. Казак при этих словах так стиснул челюсти, что на его широких скулах вздулись фасолины желваков. "Черт его знает, что у него сейчас в голове, - подумал Корсар.
– Может, вспоминает слова, что шептал вчера, задыхаясь от избытка чувств и градусов, на ушко русоволосой Габриэле? Плохо дело. Парня явно зацепило. А тут еще Хомяк со своими комментариями". Не сдержавшись, он сочувственно тронул Казака за плечо.
– Ты погоди переживать, летун. Еще ничего не известно, ничего. Ну! Не устраивай похорон раньше времени. Но тот в ответ вскинул на своего командира такие бешеные глаза, что Корсар запнулся на полуслове.
– Оставь парня!
– услышал он шепот Деда и почувствовал, что его тянут в сторону.
– Послушай, командир, - продолжал негромко втолковывать Дед, - я тебя не учу, но пойми, он вчера, может, первую любовь встретил. Прикинь, европейская женщина. А где она теперь? "Тандерболты" не подарок, сам знаешь. Видал, какая дымовуха? Все могло случиться. Короче, пусть уж лучше готовится к худшему. "Да пропади оно все пропадом!
– с раздражением подумал Корсар, мягко высвобождая поясной ремень из цепких пальцев Деда.
– Нянька я им, что ли? Командир, видите ли, обязан заботиться о душевном здоровье своих подчиненных! А подчиненные-то какие? Двое старше его по возрасту, а Хомяк - так еще и по званию".
– Да я что, - ответил он так же негромко.
– Просто горяч больно наш казачок. Не надо бы ему так. Одному, в себе.
– Не надо?!
– едва не задохнулся вспыхнувший как порох Дед.
– Не надо в себе, говоришь? А ты давай скомандуй "на взлет", чтобы не в себе!
– И скомандую!
– огрызнулся Корсар.
– Хоть сейчас!
– Да ты-то скомандуешь...
– так же неожиданно сбавил тон старый летчик. Я не сомневаюсь. Только с чем мы на этот взлет пойдем? Ну, пушки есть. А что еще? Тыквы на внешнюю подвеску?
– Чего же ты тогда от меня хочешь?
– Ладно, проехали. Не сердись, командир, я был не прав. На "слабо" фраеров ловят, а ты не фраер. Дед дружески хлопнул Корсара по спине и медленно побрел по обочине, ковыряя носком ботинка вросшие в землю камни. Корсар пожал плечами. Это что же, Дед его проверял? Непрост мужик... Тем временем резервисты вновь попрыгали в машины и скрылись из виду, и четыре человека снова остались одни, затерянные между каменными громадами гор, на покинутой всеми базе, ощутив неявную, подсознательную тягу друг к другу.
– Мужики, ну-ка, прислушайтесь, - сказал Хомяк, внезапно насторожившись. С северо-запада вроде... Все сначала замерли, а потом закрутили головами.
– Да вроде нет ничего, - первым нарушил молчание Дед.
– Кура в селе кудахчет, снеслась, наверное.
– Тихо!
– оборвал его Корсар. В воздухе ощущалась слабая, скорее угадываемая, чем слышимая вибрация.
– Хомяк, твои соображения?
– Соображения простые - это вертушки, - выдал Хомяк на одном дыхании. Мужики, я знаю, что это! Это штатники по нашу душу летят! Не иначе, засекли базу во время налета... А может, и налет-то организовали, чтобы сербам карты спутать! Охрану нашу, гляди, как корова языком - и до сих пор нет! А пока они там в городе завалы разбирают и трупы сортируют, нас тут "зеленые береты" всех, тепленькими... Что делать-то будем? Летчики опять обратились в слух. Теперь далекий рокот различили уже все, источник звука явно приближался.
– Предложения?
– прервал затянувшееся молчание Корсар.
– Да какие могут быть предложения?
– Хомяк не на шутку был взволнован. Там в домике у поворота есть джип, ну тот, местного мужичка. Зверь-машина Бак полный, я видел, как он с утра заливал. Берем манатки - и деру!
– Чемоданы не забудь!
– заботливо напомнил Дед - Тихо!
– решительно вмешался Корсар.
– Кончай базар, - он глянул на Деда, как бы уточняя, кого прежде всего это касается.
– Вариант интересный, но если это и правда кто-нибудь по нашу душу, то на джипе нам не уйти - не успеем. Засекут и перехватят. Остаются либо горы, которых мы совсем не знаем, либо... Короче, звено, слушай сюда. Бегом - в жилой блок. Выход оттуда вроде один. Завалим в проход шкаф, койки, барахло, орла - все! Оружие есть, голыми руками они нас не возьмут. А там, глядишь, и сербы подоспеют. Ну - за мной!

Толстые подошвы летных ботинок дружно застучали по покрытию взлетно-посадочной полосы, и склоны гор, казалось, отзывались глухим эхом. Вдалеке слышались пулеметные очереди, стонущим воем пробился через пространство голос авиационных НУРСов, хлопнули взрывы. Где-то там шел бой! Это был факт, и факт неприятный, подстегивающий летчиков действовать быстро, не мешкая. Уж больно близко! Дед с Хомяком, кряхтя от напряжения, с силой, удвоенной опасностью, оторвали от пола в "гостиной" каменного орла и обрушили его в коридор. Удивительно, но знакомый с детства вражеский символ почему-то не вызывал у Корсара никаких отрицательных эмоций (ну стоит и стоит, очень даже декоративно). Теперь он завалился набок, но крылом уперся в стену и перегородил проход. Одобрительно хмыкнув, Корсар выгреб откуда-то из недр платяного шкафа свой компактный пистолет-пулемет системы "бизон" и залег в дверном проеме у левого косяка, взяв на мушку тускло освещенный пенал коридора. Дед с Хомяком продолжали таскать мимо него предметы мебели, а оживший при мысли о бое Казак картинно засел с другой стороны двери, скорее машинально, чем осознанно копируя эффектную, но неудобную в реальном бою позу многочисленных героев кинобоевиков - на одном колене и с совершенно прямым позвоночником. В руках у него празднично поблескивала вороненой сталью охотничья "беретта" 12-го калибра - краса и гордость итальянских оружейных заводов. Изящная гладкоствольная самозарядка была одним из приобретений Хомяка, явившихся результатом его многочисленных челночных рейсов в село за последние несколько дней, но он был занят и потому на удивление спокойно отнесся к столь вольному обращению со своим добром. Толстые пальцы с поразительным проворством снаряжали двенадцатизарядную обойму "Макарова" нарядными тупорылыми патрончиками.
– Казак, - кивнул Корсар в сторону коридора, - сгоняй к выходу, глянь там. Отсюда плохо слышно и вообще ни хрена не видно. В случае чего - сразу назад.
– Понял! Казак оглянулся. Из своей комнатушки показался снарядившийся к бою Дед. Кроме необычной "пушки" - трехствольного, разработанного когда-то для космонавтов пистолета ТП-82, прощального подарка Левы Шатурского, он захватил связку сигнальных ракет.
– Возьму гадов на понт, - пояснил он.
– А если вырубят освещение, подсветим коридор.
– Точно, - отозвался Хомяк.
– Еще в Афгане такие шутки шутили. Спецназ развлекался. Ракету по кяризу пустят... Я слышал, очень способствует. В этот момент в дверном проеме возник запыхавшийся Казак.
– Все, абзац!
– не слишком внятно заявил он, но Корсар понял.
– Закончилось? Ты уверен?
– Да, ни стрельбы, ни взрывов. Тихо.
– Семь минут, - посмотрел на часы Дед.
– Классно работают сволочи, быстро управились!
– Ну, сколько-то мы точно продержимся, - зло вставил Казак.
– Только, может, все же лучше в село податься? Там ведь солдаты.
– Вот пусть они и воюют, - отрезал Хомяк, - их первыми прижмут. А мое дело - летать, а не играть в солдатиков! Корсар задумчиво смотрел поверх баррикады.
– Продержимся, говоришь? Возможно. Если мы им живыми нужны... Хотя что теперь говорить? Все замолчали, но погрузиться в размышления не успели. Послышались отчетливые звуки выстрелов. Стреляли где-то совсем близко, не дальше села. Несколько одиночных и длинная, на весь рожок очередь.
– Они уже здесь!
– вскинулся побледневший Хомяк.
– Не-ет, - в раздумье протянул Дед, - на бой это не тянет. Какие-то непонятные разборки. Казак тут же дернулся к двери.
– Сейчас, мужики. Смотаюсь погляжу. Я мигом!
– Не вибрируй, - остановил его Корсар.
– Нас и так всего четверо, хочешь, чтобы трое стало?
– А что же тогда делать? Просто сидеть и ждать у моря погоды?
– Да, сидеть и ждать! И смотреть в оба!
– подвел черту командир звена.