– Как - к послезавтрему? Как - через денек?
– закричал Тимашук.

– Да так. А как? На руках-то не подымешь. А если подзавалился, так и вообще. А вон он, сердешный!
– показал бригадир на далекие желтые огни впереди.
– Не завалился, ишь ты. Скопытился, делов-то.

Через четверть часа Б МП подползла к огням, ткнулась в насыпь. Тимашук спрыгнул в вязкую глину, вскарабкался на железнодорожное полотно, не заботясь о том, во что превратятся его костюм и плащ. Тепловоз стоял на рельсах, с первого взгляда все было нормально, лишь слегка перекошены прожектора, тлевшие в четверть накала. За тепловозом темнели большие крытые вагоны, а на шпалах, прямо перед буфером,, горел костер. Вокруг него сидели, кто на чем, пожилой машинист с мальчишкой-помощником и несколько солдат охраны в длинных бараньих тулупах и с "Калашниковыми".

– Докладывайте!
– приказал Тимашук. Солдаты промолчали, не зная, как реагировать на этого штатского, подкатившего на БМП, а машинист ответил:

– Чего докладывать? Сам гляди. Скопытились маленько.

Бригадир путейцев велел водителю БМП направить на тепловоз фары-искатели, в их свете картина происшедшего предстала во всей своей очевидности, не требовавшей никаких пояснений. Две передние колесные пары правой частью сошли с рельса, раздробили шпалы и по ступицы погрузились в щебенку. Вывернутый многотонной махиной рельс торчал вбок. Рельс не лопнул, торец был штатным, на конце его болтались крепежные болты и накладки. Страшно было даже представить, что было бы, если бы состав шел на полном ходу.

– Стык разошелся, - констатировал бригадир путейцев.
– Надо же. Угадал, Петрович? Или углядел?
– поинтересовался он у машиниста.

– Такое разве углядишь?
– отозвался машинист.
– Твои посигналили. Потому и держал километров пять в час. А то б завалились к едреней фене.

– Мои?
– переспросил бригадир.
– Какие такие мои? Мои еще со вчера в Потапово уехали, ханку жрут.

– А кто ж мне посигналил?
– удивился машинист.
– Стояли двое, ручную дрезину сняли и стояли. Я думал, твои. А чьи тут еще могут быть?

– Какие двое?
– вмешался в их разговор Тимашук.
– Где стояли?

– Да за километр, - объяснил машинист.
– Обыкновенные. В жилетах. Один желтый флажок держал. Как положено - вроспуск. Я и сбросил скорость.

– В черных шапках, - дополнил помощник машиниста.
– В таких, вязаных. И не в сапогах, а в ботинках. В высоких, солдатских. Я еще подумал: чего это они по грязи в ботинках? А еще двое чуть раньше стояли.

– И что делали?

– Да ничего. Стояли и ждали, нас пропускали.

– Какие они были? Молодые, пожилые? Усы, бороды?

– Да пожалуй что молодые, - подумав, сказал помощник.
– Усов вроде не было. И бород не было, точно. И верхонок у них не было. Ну, рукавиц. Голыми руками инструмент держали.

– Какой инструмент?

– Обыкновенный. Гайковерт, лом. А какой еще у них может быть инструмент?

– Отчего мог разойтись стык?
– продолжал допрос Тимашук.

– Это ты не у нас спрашивай, - ответил машинист.
– Это пусть инспекция смотрит. От чего хочешь мог разойтись. Крепеж ослаб. Или болт какой лопнул.

– Или открутили?
– предположил Тимашук.

– Да кому ж это надо-то?
– удивился бригадир.
– Пацанов в округе нет, только в Потапове. Да и не баловались они таким никогда. Чужих тут тоже никого нет. Нет, открутить не могли, - убежденно повторил он.

Тимашук вернулся к БМП и приказал водителю:

– Назад. Быстро!

Остаток ночи подполковник Тимашук просидел в узле связи. Дежурный диспетчер Забайкальской дороги и слушать ничего не хотел. Где он возьмет ремпоезд? С каких хренов будет гнать его черт-те куда? Ночь, выходные. Ремонтники спят давно. И наверняка поголовно пьяные. Звоните в понедельник утром, придумаем что-нибудь. А вы, господин хороший, мне не грозите. Клал я на все трибуналы с прибором. И вообще, я знать не знаю, кто вы такой. Ничего мне про ваши полномочия не известно. Звоните начальству, что мне начальство скажет, то я и буду делать.

Тимашук в бешенстве швырнул трубку и связался с оперативным дежурным Минобороны. Военные сработали четко. В половине третьего ночи батальон железнодорожных войск был поднят по боевой тревоге, ремонтно-восстановительный поезд снялся с Транссиба и безостановочно, по обеспеченному военными диспетчерами транспортному коридору, устремился к разъезду. Начальник поезда, специально предупрежденный Тимашуком о ненадежности одноколейки, ведущей от разъезда к аэродрому Потапово, приказал машинисту сбавить ход до пяти километров в час. В 5.15 начальник поезда сообщил, что визуально наблюдает впереди, примерно в двух километрах, указанный в приказе железнодорожный состав. Ремонтно-восстановительные работы будут начаты без малейшего промедления. Потом связь прервалась. В 5.34 она возобновилась. Начальник поезда доложил, что движение прекращено, так как платформа с подъемным краном, которая шла впереди ремпоезда, сошла с рельсов.

"Спокойно!
– приказал себе подполковник Тимашук.
– Спокойно!"

Он недаром был не на последнем счету на своем курсе в Академии ГРУ. В условиях, приближенных к боевым, он умел находить быстрые и правильные решения.

Он вызвал командира полка и приказал объявить боевую тревогу. Пока в кабинет начальника штаба сбегались опухшие от сна, небритые комбаты и ротные, связался с Москвой. По шифрованной линии связи доложил Ермакову о случившемся. Тот довольно долго молчал, потом задал несколько уточняющих вопросов и снова умолк.