Васильков задумался, раздваиваясь, верно, в душе между честью и желанием отличиться в жаркой схватке, какую его неопытность рисовала в противоположном истине виде.

В молчании проехали мы до крайней хаты; дальше лежали поля, холмы, начинался лес, в котором исчезала бурая лента дороги. Посередине между деревней и лесом стояла корчма, и к ней мы поскакали.

Еврей-корчмарь, заслышав топот, вышел на крыльцо, а увидав мундиры, кинулся нам навстречу в ворота и стал кланяться и зазывать в дом. Куча детских лиц подглядывала в окно нашу встречу.

– Если к вам зайдут солдаты, - сказал я строго, - не вздумайте продавать им водку.

Корчмарь стал клясться, что сей же час запрячет водку в погреб, под большой замок, где ее и черти не найдут, а он просит господ офицеров посмотреть, как это будет выполнено, пусть они войдут в дом и увидят своими глазами его усердие. Завороженный этой болтовней, Васильков готов был спешиться и следовать за хитрым хозяином, чтобы в духоте грязной корчмы заплатить втридорога за рюмку дряннейшей водки.

Но тут из лесу вынеслись кони, коляска и клуб пыли за ней. Корчмарь приставил козырьком руку, вгляделся зоркими глазами и, нечто для себя важное определив, выдвинулся вперед. Коляска приблизилась и пронеслась мимо. В ней сидели господин лет пятидесяти, юная красавица (Васильков, я заметил, с одного взгляда насмерть в нее влюбился), а напротив них молодой человек со скрещенными на груди руками. Все трое имели сердитый, мрачный вид, словно их только что в лесу ограбили и в придачу надавали пощечин. Никто из них не взглянул в нашу сторону, только кучер-лакей окинул спесивым взглядом и, верно, мысленно огрел нас длинным своим кнутом.

Корчмарь, хоть путники его вовсе не заметили, счел должным низко поклониться и глотнуть поднятой колесами пыли.

– Это кто?
– спросил я, когда он разогнул спину.

– О!
– воскликнул корчмарь.
– Это пан Володкович.

– А красавица - его дочь?
– поспешил узнать Васильков.

– Его, его, - подтвердил корчмарь.
– И его младший сын. Володкович о!
– это богатый пан. Пятьсот душ имел до реформы. А если дочь выйдет замуж, он станет еще богаче.

– Как же такая прелесть не выйдет замуж?
– хмурясь, сказал Васильков.

Корчмарь пожал плечами:

– Может быть, и не выйдет. Разве люди решают? Бог решает. Только бедные не могут стать счастливы, а богатые могут быть несчастны. Да, да. И я был богат, потому что был сыт и имел сытыми детей, а теперь последний нищий богаче меня - он ест свое, а мое едят люди...

– И жених у нее есть?
– спросил Васильков.

– Есть, есть жених, - с непонятною радостью сообщил корчмарь, чем глубоко опечалил моего юного приятеля.

– Ну, если корчма в убыток, - сказал я хозяину, - разве трудно ее продать и заняться другим делом?

– Продать! Продать легко, - ответил корчмарь.
– Я за одну минуту ее продам. Только это все не мое. Это господина Володковича. Я арендую за двести рублей. За двести рублей!
– повторил он.
– А где их взять? Мужики много пьют - пристав грозит тюрьмой. А кроме водки, им ничего не надо. У них все с собой - и хлеб, и лук. Убытки, одни убытки. О, зачем мой отец не завещал мне кузницу!

Причитания прибеднявшегося корчмаря, однако, не вынудили меня подарить ему рубль. Я подумал, что и мое положение ничем не лучше. Приведись мне завтра снять мундир - так некуда будет деться.

– Не надо унывать, - сказал я и тронул Орлика.

Васильков тоскливым взглядом провожал экипаж, въезжавший в деревню. Сколько грустных минут доставит ему эта дорожная встреча, милое девичье личико, надменно не заметившее гвардейского прапорщика, сколько пустых мечтаний родится и умрет в его сердце, пока эту призрачную любовь не раздавят колеса другого экипажа, проносящего мимо следующую красавицу.

II

На деревенской улице нас встретил мой денщик Федор.

– Ваше благородие, я вам квартирку подыскал. На отшибе, мельников дом. Поедете смотреть?

– Я тебе вполне доверяю, - ответил я.
– Только покажи, где стоит. А что денщик прапорщика?

– Ихнего благородия денщик за фельдфебелем тягается, и вообще, он не денщик, а шалопут.

– Что же мне с ним делать, - смутился Васильков.
– Разве бить?

– Ну, зачем. Воспитывать. Вот мы с Федором друг друга с полуслова понимаем.

– Так мы, Петр Петрович, уже семь лет вместе, - с гордостью отвечал Федор.
– С самого Севастополя. Но сказать правду, так и в первые дни я вас не подводил.