– Четко, - одобрил хоккеист Хохлин.Обычная кляуза и никакой фантастики. Правильно, Валера.

– Ну - перерыв?
– спросил председатель товарищеского суда своих коллег, с несказанным облегчением выслушав заявление Валерия Селецкого. Минут пятнадцать - двадцать? Перерыв!-объявил он всем.-Товарищи мужчины, курить только на лестнице и поаккуратней.

Публика, однако, совсем не спешила покинуть красный уголок. Никто тут не хотел смириться с категорическим заявлением Селецкого, справедливо считая его вынужденной мерой со стороны необыкновенного жильца. Зал волновался и гудел, полагая, что главное еще впереди.

Нахмуренный Селецкий двинулся к двери в полном одиночестве.

– Валера!
– крикнула ему вдогонку журналистка.
– Валера, умоляю! Ведь вас просто вынудили, правда? Ведь вы на самом деле можете? Умоляю!

Не оглянувшись на нее, Селецкий вышел за дверь.

– Его вынудили!-с отчаянием крикнула Дина.-Но все-таки это был телекинез. Его запугал этот хапуга Супоросов!

– Аа-а-уу!
– неожиданно и страшно зарыдала в голос Супоросова, припавши к мужниному плечу.
– У-у! Что ж это, боже мой! Все на нас, все! Мерзавец! Хулиган! И управы на него не найти! Уу-у!

– Не найти?!-зарычал муж.-Не найти, говоришь?!-Он оттолкнул рыдающую супругу, вскочил, громадный и яростный.
– Не найти, говоришь? А вот я его сам! Сам я его, сморчка поганого! Сам я его! Сам!

Выкрикивая это, Супоросов огромными шагами сокращал расстояние до двери, мимо рядов, в мертвой тишине потрясенного зала.

И плач жены оборвался, как обрезанный.

– Минутку!
– крикнул в спину Супоросова опомнившийся первым лейтенант Волков и стал торопливо выбираться из своего ряда.
– Стоять, гражданин Супоросов!

Куда там! Яростный пинок в дверь, и Гертруд Супоросов выскочил из красного уголка.

С опозданием выскочил из помещения и Волков. Но, как мгновенно подумалось всем, супоросовская фора была велика и вполне позволяла тому совершить расправу над Валерием Селецким до вмешательства милиционера.

– Кто-нибудь!
– отчаянно крикнула старушка Крупнова, хватаясь за сердце.-Помогите! Ведь он же его...

Поздно, поздно! Даже Волкову, тренированному милиционеру, поздно! Оставалось только слушать. Мертвая тишина рухнула на зал.

Председатель Степан Гаврилович подался вперед за своим столом, весь багровый и набыченный, упер кулаки в столешницу. Вскочивший было Хохлин замер в трудной позе, вытянув шею. Все головы были повернуты к двери, за которой был коридор, кончающийся лестницей. На лестнице сейчас курил ничего не подозревающий Валера, а по коридору, с жаждой свершить свой суд и свою расправу, стремительно шагал разъяренный, неуправляемый Гертруд Супоросов. Слушая в мертвой тишине, люди словно бы видели происходящее за стеной. Вот оборвались тяжкие шаги - Супоросов достиг врага. Предостерегающий вскрик лейтенанта. Рычанье Супоросова. Голос Селецкого. Рычание. Вскрик! Вскрик Волкова. Еще чей то вскрик, и еще. А затем - плач: испуганный, жалобный, какой-то детский. . .

В грохоте сдвигаемых и роняемых стульев публика вскочила на ноги, в едином порыве негодования закричала, заговорила, качнулась к выходу, торопясь и мешая друг другу, и вдруг попятилась, распалась на две стороны, давая проход вернувшемуся лейтенанту Волкову. И такое бледное и растерянное лицо было у молодого милиционера, что в зале вновь воцарилась мертвая тишина.

Дойдя примерно до середины прохода, Волков остановился, оглянулся на дверь. И тотчас же в дверях показался какой-то плачущий мальчик лет десяти-двенадцати. Как слепой, он сделал несколько шагов по направлению к судейскому столу, остановился и, уткнувшись лицом в ладони, заплакал еще горше.

– Что ты, мальчик?-сострадая, спросила Ксения Карповна.-Кто тебя обидел?

– Я не мальчик!
– прорыдал тот и убрал от лица ладони.

– Я аннулировал! Аннулировал я, Валера!-заорал вдруг в сторону двери старик Клименко.

– Трудик! Маленький мой!-с невыразимой нежностью вскричала красавица Супоросова и, откинувшись на стуле, замерла с закрытыми глазами, по-видимому потеряв сознание.

– Я не мальчик!
– рыдал мальчик.
– Я Супо... росов! Ксения Карповна, запроко... колируйте, пожалуйста, ее-е-еее!..