Эбби не позволила своим эмоциям отразиться на лице, но подумала, что ее семья выглядит со стороны более чем странной и Джек может счесть сумасшедшими их всех. "Господи Боже, это навсегда отвратит его от меня".

– Твоя мать была душевнобольной, Эб. При этих словах Эбби воззрилась на отца. Душевнобольная. Слово резало острее ножа. Недоверие, страх, ярость поднялись в ней.

– Я не верю, - сказала она бесцветно.

– Это правда. Сильвия скрывала болезнь долгие годы. Теперь врачи называют это раздвоением личности, но тогда...

– Нет! Я не могу в это поверить!
– крикнула Эбби. Ее руки дрожали от волнения.
– Мать всегда была совершенно здорова. Она точно знала, что делает. Даже когда она срывала зло на нас и хлопала дверями...

– Она не могла контролировать себя.

– А когда она спала целыми днями, не обращая на нас внимания, когда мы сидели без еды...

– Она впадала в депрессию.

Рот Эбби приоткрылся. Все было логично, но противоречило тому, во что она верила с детства.

– Она тебя обманула. Мать была избалованной и себялюбивой, это да, но она никогда не болела. Никогда!

– Она была так больна, что о возможности возвращения и речи не заходило.

– Это глупо! Я не могу поверить, что ты позволишь ей вернуться сюда. Эбби нервно сжала руки.
– Она ушла двадцать лет назад, а теперь просится обратно, приготовив жалостливую историю, чтобы все бросились к ней с утешениями. Я прекрасно понимаю ее игру. Наверно, у нее пошла полоса неудач и...

Глаза Эбби остановились на лице Джека. Оно было угрюмым, зубы крепко сжаты.

– Мне жаль, Эбби. Напрасно я скрывал правду. Мне не следовало позволять вам думать, что она жестока. Но я не предполагал, что Сильвия вернется. Раньше, если обнаруживалась такая болезнь...

Теперь Эбби дрожала всем телом, не способная остановить спазмы, зарождавшиеся где-то в желудке.

– Нет! И слышать об этом не желаю! Ни за что! Я ухожу.

– Эбби!
– Отец был потрясен.

– Нет! Я не собираюсь снова ломать из-за матери свою жизнь. Хватит с меня детских мук. Она ушла двадцать лет назад, и баста! Никаких продолжений.
– Эбби подхватила пальто со стула и надела, путаясь в пуговицах. Затем она рванулась к двери, метнув взгляд на Джека, и вылетела на улицу, в сгущающиеся сумерки.

Боб и Джек сидели молча. В глазах старого мужчины застыло страдание, глаза молодого выражали понимание и сочувствие.

– Позвольте мне поговорить с ней, - сказал Джек наконец. Он медленно поднялся и направился к выходу.

– Ложь никогда не остается безнаказанной.

Джек приостановился, но Боб, проговорив эту фразу, отсутствующе уставился в пол. Поняв, что он больше ничего не скажет, Джек неохотно вышел.

Эбби устроилась на пассажирском сиденье его машины, словно делала так всегда. Сидя спиной к дому, она бесцельно блуждала взглядом по пустынным полям за сараями. Звенели жаворонки, раздавалось мычание коров, но девушка не реагировала на эти привычные звуки.

Джек коснулся ее плеча.

– С тобой все в порядке?

– Нет.
– Она вытерла глаза.

– Хм, мне кажется, твой отец чувствует то же самое.

– Ему надо разобраться в своих чувствах. Сильвия использует его. Может, она использовала его с самого начала.

– Скорее всего, нет. То, что он говорил, совпадает с классическими признаками раздвоения личности.

– Это просто невероятно. После того как она бросила нас, у нее была работа и квартира в Миннеаполисе. Поехали.
– Эбби зябко потерла руки.
– Сумасшедшие так себя не ведут.

– Таких больных не считают сумасшедшими. И они обычно дееспособны. По большей части они ведут нормальную жизнь, но иногда им становится хуже. Она вполне могла жить среди людей, принимая лекарства.

Эбби выслушала его и отвела глаза.

– Значит.., и со мной может случиться это... Джек медленно покачал головой.

– Нет. Это, вероятно, генетическое отклонение, и если у тебя до сих пор не проявились симптомы...
– Остаток фразы повис в воздухе.
– Не беспокойся об этом. Мы наблюдаем пациентов, не отвечавших за себя в течение многих лет и неожиданно вернувшихся к полной жизни благодаря новым лекарствам и методикам лечения. Времена сильно изменились.

Эбби молчала, ее лицо горело. Рот ее печально искривился в попытке сдержать эмоции.

– Если это правда - я говорю "если", - уточнила она, - тогда вся моя жизнь обернулась одной большой ложью. Как отец мог устраниться и пустить все на самотек? Люди шептались и посмеивались у нас за спиной. И потом это ужасно для ребенка - думать, что ты брошен матерью...

– Дело в том, - мягко заметил Джек, - что люди охотнее прощают легкомыслие, чем душевный недуг. Болезнь матери иногда пятном ложится на детей, даже если об этой темной тайне вслух не говорят.