Артур много бы выиграл, если бы Гарри Фокер пробыл в университете подольше, потому что он при всей своей резвости знал счет деньгам и частенько умерял расточительные порывы Пена; но университетская карьера Фокера закончилась довольно скоро после приезда Пена в колледж. Участившиеся размолвки с властями заставили мистера Фокера покинуть Оксбридж до срока. Несмотря на запрет начальства, он упорно ездил на скачки в близлежащий Хангерфорд. Невозможно было убедить его посещать церковь с тем усердием и благочестием, каких Aima mater требует от своих детей. Езда цугом, которую ректоры и преподаватели считают дьявольским измышлением, была главной его утехой, и правил он так бесшабашно и так часто вываливал седоков, что поездки с ним Пен называл "Развлечениями в Пэрли". Наконец, пригласив к себе однажды на обед друзей из Лондона, мистер Фокер не успокоился, пока не покрасил киноварью дверь мистера Бака, за каковой шалостью его настиг проктор; и хотя прославленный боксер, негр Черный Ремень, бывший в числе именитых гостей мистера Фокера (он держал ведерко с краскою, пока юный художник орудовал кистью), и сбил с ног двух помощников проктора, проявив похвальную доблесть, эти его подвиги пошли Фокеру скорее во вред, чем на пользу: проктор хорошо его знал, и, пойманный с кистью в руке, он был без промедления судим и исключен из университета.

Мистер Бак написал леди Агнес прочувствованное письмо: он заверил ее, что в колледже мальчик пользовался всеобщей любовью; что он никому не делал зла; что сам он был бы рад простить ему эту безобидную детскую шалость, но, к несчастью, дело получило огласку, так что оставить его без внимания нет возможности, и он от души желает юноше всяческого благополучия в жизни. Пожелания эти безусловно были искренни - ведь Фокер, как мы знаем, по материнской линии происходил из знатной фамилии, а по отцовской имел унаследовать не одну тысячу фунтов годового дохода.

– Пустяки, - сказал Фокер, обсуждая это событие с Пеном.
– Немножко раньше, немножко позже - не все ли равно? На экзаменах я бы опять срезался, уж я знаю, не могу я ввинтить себе в голову эту латынь; а значит, в следующем семестре мамаша опять бы раскудахталась. Старик будет плеваться и фыркать, как дельфин, уж я знаю, ну, да ничего, подождем, пока отдышится. А я скорее всего поеду за границу, путешествия тоже развивают ум. Да-да, "парле-ву" - это очень важно. Италия, и все такое. Поеду в Париж, научусь танцевать, - вот и закончу свое образование. Да, о себе я не тревожусь, Пен. Пока люди пьют пиво, я не пропаду, а вот насчет тебя я неспокоен. Очень уж ты спешишь, как бы не сорвался. Речь не о той пол сотне, что ты мне должен хоть отдашь, хоть нет - я не заплачу, а вообще о твоем образе жизни. Говорю тебе - ты себя угробишь. Живешь так, точно дома у тебя чулок, набитый деньгами. Ты не давать обеды должен, а сам обедать в гостях. Тебе везде будут рады. И не влезать в долги за лошадей, а ездить на чужих. В пари ты смыслишь не больше, чем я в алгебре. Только покажи свои деньги - тебя мигом общиплют. И все-то тебе нужно, черт возьми! На прошлой неделе у Трампингтона сражался в экарте, я сам видел, а у Рингвуда сел после ужина играть в кости. Они тебя обчистят, дорогой мой, даже если они играют честно, - а оно, может, так и есть, а может, и нет - имей в виду, я ничего не утверждаю. Но сам я с ними играть не стану. Тебе с ними не сладить *кишка тонка: все равно что маленький Черный Ремень против Тома Спринга. Черныш хороший боксер, но у него росту не хватит дотянуться до Тома. Говорю тебе, выбирай противника себе по весу. Знаешь что, пообещай мне, что не будешь держать пари и бросишь карты и кости, тогда можешь не отдавать те пятьдесят монет.

Но Пен рассмеялся и сказал, что хотя сейчас ему было бы не совсем удобно отдать те пятьдесят монет, однако ни от каких своих долгов он отказываться не намерен; на том они расстались, и Фокер увез с собой самые мрачные предчувствия касательно своего друга, который, по его мнению, быстро катился к гибели.

– Почему другим можно, а мне нельзя?
– фатовски произнес Пен, позванивая золотыми в жилетном кармане.
– А экарте вполне безопасная игра, если играть умеючи. Я после ужина у Ринтвуда разбогател на четырнадцать соверенов - и, ей-же-ей, они мне очень пригодятся.

И когда бедный Фокер отбыл восвояси - без барабанного боя, без торжественных проводов, - Пен отправился проверить, как идут приготовления к обеду, которым он в тот вечер собирался угостить кое-кого из друзей. Повар колледжа, очень уважавший мистера Пенденниса, в таких случаях не жалел трудов, чтобы угодить своему любимцу.

Глава XIX

Карьера лота

На втором году пребывания Пена в колледже его навестил там майор Пенденнис, которому и были представлены некоторые из друзей Артура: мягкий и учтивый лорд Плинлммон, открытый и смелый Вольнус Хартиерс, остроумный и лукавый Харленд; бесстрашный Рингвуд, прозванный Рупертом за монархические взгляды и отважные неудачи; Бродбент, по кличке Бродбент Бэрбонс, которую он заслужил своими республиканскими суждениями (он был из семьи бристольских диссентеров и в диспутах - необыкновенно громогласен и красноречив); и, наконец, - Блаундел-Блаундея: всех их мистер Пен пригласил к себе на обед в честь своего дядюшки.

– Пен, мой мальчик, - сказал майор на следующее утро, - твой обед прошел a merveille {Как нельзя лучше (франц.).}. В роли хозяина ты очень мил - жаркое резал превосходно... в хороших домах это теперь обычно делается на отдельном столике, но все равно это важно и впоследствии может тебе пригодиться... лорд Плинлиммон очень приятный молодой человек, как две капли воды - его покойная матушка (я знавал ее, когда она еще была леди Аквила Браунбилл); лорд Вольнус со временем избавится от своего республиканства... юному патрицию оно очень к лицу, однако для зрелого человека нашего звания совершенно недопустимо... мистер Бродбент хорошо говорит и, кажется, порядочно начитан; твой друг Фокер мил, как всегда; а вот новый твой знакомый мистер Блаундел - совсем неподходящая для тебя компания.

– Вот так-так!
– расхохотался Пен.
– Блаундел-Блаундел? Да он, сэр, самый известный человек во всем университете. Он раньше служил в ** драгунском полку. Мы его в первую же неделю избрали в клуб Бармакидов... нарочно для этого устроили собрание.." он старинного рода - Блаунделы из Саффолка, потомки Ричардова Блонделя, в гербе арфа и девиз "О Mong Roy" {"Мой король" (старофранц.).}.

– Милый мой, даже самый прекрасный герб не может помешать человеку быть мошенником, - сказал майор, надкалывая яйцо.
– Поверь мне, твой Блаундел мошенник и мерзавец. Быоеь об заклад, что он не по своей воле покинул полк (отличный, кстати сказать, полк; более почтенного человека, чем мой друг лорд Мартингал, который им командовал, просто не сыскать). Мистер Блаундел насквозь фальшивая личность, он ведет двойную жизнь. Он подвизается в третьеразрядных бильярдных, в игорных притонах - у него это на лице написано. Уж я-то людей знаю. Ты заметил, сколько он носит булавок и перстней? Да что там, одно слово - проходимец. Послушай моего совета, не знайся с ним. А теперь поговорим о другом. Обед твой был чуточку изысканнее, чем нужно, но я не против того, чтобы ты, когда принимаешь друзей, позволял себе кое-какие экстренные frais {Расходы (франц.).}. Разумеется, это бывает не часто и только ради таких людей, чья дружба может тебе быть полезна. Котлеты были превосходные, суфле - необычайно легкое и вкусное. Без третьей бутылки шампанского можно было обойтись, но доход у тебя неплохой, и, пока твои траты не превышают его, я не хочу с тобой ссориться.

Бедный Пен! Дядюшка его и не подозревал, как часто происходят эти обеды. Наш юный Амфитрион ничего так не любил, как угощать гостей и выказывать себя тонким гастрономом. В этом искусстве юноше особенно лестно прослыть знатоком. Ему кажется, что умение выбрать вина и яства - первый признак законченного roue {Распутника (франц.).} и подлинного джентльмена. Пен, в качестве нового Чудо-Крайтона, считал, что ему просто необходимо всех удивлять своими обедами; мы недавно упоминали о том, как его уважал повар колледжа, а вскоре будем иметь случай пожалеть о слепой доверчивости этого достойного человека. На третий год пребывания Пена в Оксбридже лестничную площадку перед его квартирой уже не загромождали крышки от блюд и вазы с фруктами, лакеи не вносили дымящиеся блюда, слуги не откупоривали замороженное шампанское; совсем иные люди с хмурым или жалким видом толпились у его дверей и накидывались на несчастного, стоило ему высунуть нос из своего убежища.