– Не спалось совсем что-то.

– Оно и видно. Нервишки, значит. У парашютистов нервов быть не должно.

Доктор пошевелил лежавшими перед ним бумагами, еще раз поглядел на Слободкина, потом на Кузю, который покорно стоял рядом.

– А ребрышки надо бы подубрать.

– Только не на этом харче!
– почувствовав, что вопрос решается в его пользу,

осмелел Слободкин.- Два месяца не ели, и тут не еда.

– Тут не санаторий,- вежливо отпарировал доктор.

– Мы это заметили,- опять съязвил Слободкин. Доктор снова углубился в свои бумаги. Помолчал, постучал остро отточенным карандашом по столу.

– Ну, вот что я вам скажу. Наберитесь, Слободкин, терпения.

Первая же ночь в батальоне выздоравливающих прошла тревожно.

"Может, и в самом деле нервишки?
– спрашивал сам себя Слободкин.Раньше, бывало, спал по команде. Теперь всю ночь глаз сомкнуть не могу. Где Ина? Что с ней? Посчитал бы сейчас мой пульс доктор!"

И Кузя тоже беспокойно ворочался без сна. Под утро не выдержал, решил выйти в курилку. Нагнулся пошарить под койкой сапоги и замер от неожиданности - такие же сапоги, как его, стояли и возле койки соседа, и у следующей за ней, и так до самой двери. Точно выравненные, как по струнке, пятками вместе, носками врозь.

Кузя видел только сапоги, но впечатление было такое, будто все солдаты уже в строю - стоят, застывшие по команде "смирно". Тихо, настороженно стоят, лишь легкое, спокойное дыхание слышится...

Кузе не хотелось шевелиться. Долго лежал, свесившись с койки почти до самого пола, и все глядел на сапоги.

– Ты что?
– сквозь дрему спросил Слободкин.

– Ничего.- Кузя еще раз глянул на воображаемый строй.
– Завалилось вот кресало куда-то, никак не могу отыскать.

– У меня есть. Вставай, покурим.

– Скоро подъем?

– Через час.

– Еще всласть накуримся.

– На что ты все-таки уставился там?
– Слободкин проследил взглядом за тем, куда так пристально смотрел Кузя.

– Больно красиво сапоги стоят. Ровно, как по линеечке.

– В каждой роте есть свой Брага, наверное. Иначе б так не стояли.

Они вышли, осторожно ступая по узкому проходу между койками. Закурили.

– Интересно, где он сейчас?
– спросил Слободкин.

– Кто?

– Брага.

– Там. Далеко.

– А Поборцев?

– Тоже хороший человек.

– И Коровушкин, и Хлобыстнев.

– Все хорошие.

– Только не надо о них так. Они не сплошают, будь уверочки.

– У Верочки?

Пословица такая в нашей школе была. Будь уверен, словом.

– В школе? Ах, да, да, Ина еще говорила...

Кузя был не виноват, Слободкин сам завел этот разговор.

– Интересно, ее-то судьба куда забросила?

– Кого?

– Ну не школу же.

– У своих родственников в деревне, наверное. Адреса, жаль вот, не знаю.

– Эх ты!
– вырвалось у Кузи откуда-то из самого сердца.- Подумай, может, вспомнишь.

– Не знаю, говорят тебе, никогда и не думал, что пригодится. А хочешь скажу тебе, что сейчас она делает?

– Скажи.

Слободкин посмотрел на часы.

– Пишет письмо. Она всегда в это время мне письма писала. На каждом дату и время ставила: такое-то число, семь часов ноль-ноль минут.

– Ты это серьезно?

– Совершенно серьезно.

– А ты, пожалуй, прав. Сидит где-нибудь в уголочке и пишет.

– Утешить хочешь?
– недоверчиво поглядел на приятеля Слободкин.

– Чудик ты, Слобода. Тебе такое счастье выпало, все тебе завидуют, а ты?..

– В ней-то я не сомневаюсь. Я тебе про твои насмешки говорю.

– И опять чудик. Еще раз совершенно серьезно: сидит сейчас и пишет тебе письмо.

Слободкин еще не очень доверчиво, но уже не сердито посмотрел на Кузю.

– Покурили?

– Покурили.

– Вышли на минутку, а проболтали чуть не целый час. Вот-вот побудка.

Когда приятели отворили дверь из курилки, в нее ворвался зычный, прополоснутый холодным утренним воздухом голос дневального:

– Подъем!

"Совсем как в первой роте",- подумал Кузя.

– Совсем как у нас в первой!
– сказал Слободкин. Морщась и слегка покряхтывая от не совсем еще заживших ран, поблескивая в полумраке белыми бинтами, вставали солдаты. Вставали быстро, словно боясь отстать друг от друга. Одевшись, выбегали во двор - строиться. Там их ждал уже старшина. Сапожки на нем, как у всех старшин, хромовые, куценькие. Прошелся перед выравнявшимся строем, будто бы еще полусонно поглядел на заспанные лица бойцов. И вдруг: