Надю с Марготой одолело блаженное чувство бархатной невесомой истомы им уже никуда не хотелось двигаться... Кажется, сидели бы тут и сидели, не думая ни о чем, под перекрестным огнем улыбок, в жару острот, - добрых и злых, - объятий и поцелуев, - искренних и не очень, - сидели, загородившись от собственного бытия, не выносящего пауз и вечно принуждавшего жить: выходить и входить, прощать и мстить, жалеть и дарить, - делать все, что угодно, лишь бы не знать остановки, которая беззащитна перед неминуемостью вопроса: чем ты живешь? И зачем?

Как сладостно было это легкое колыханье на границе двух лет, колыханье на грани своего прошлого: ведь предновогодний вечер, даже недожитый, недогоревший, уже принадлежит невозвратному прошлому - год завершен и тут ничего не поделаешь! А потому можно позволить себе не вытягиваться во фрунт, не рваться вперед, а заслониться от собственного "я" щитом с надписью: НОВЫЙ ГОД. ПРАЗДНИК. НЕ КАНТОВАТЬ!
– и длить, и длить эти расслабленные мгновенья, выхваченные из потока перетруженных будней...

Куда мне потом? Домой?
– Надю вдруг охватила паника.

Она поняла, что пришло время решать: куда ехать, где встречать Новый год, - дома ли, в гостях ли... и у кого? Говорить с Володей начистоту или не говорить и по-прежнему делать вид, что ничего не происходит...

И тотчас сердце выбилось из мерного ритма и насколько раз сорвалось тяжко, испуганно, предупреждающе...

Ты что, пасуешь? Спрятаться хочешь?
– её растерянный взгляд скользил по серебряной утвари, выставленной за стеклом старого буфета. Вот он остановился на пальме из серебра и крохотной фигурке обезьянки, сидящей под пальмой... как чья-то фигура заслонила рассматриваемый ею предмет. Надя внимательней пригляделась к этой фигуре, узнала в ней нового завлита и тут же припомнила их недавнее мимолетное полузнакомство в фойе... Он с улыбкой ей поклонился и подошел к их столику.

– С наступающим! Как хорошо, что вас встретил сегодня - от души хочу пожелать всего самого доброго! День сегодня необыкновенный, знаете... День перемен!

Надя в ответ улыбнулась и предложила присесть, что он и сделал с готовностью.

– А мы ведь с вами толком и не познакомились, - он склонился к ней через стол.
– Если помните, меня зовут Георгий, а вот вас...

– А я Надя. Надежда.

– Вы, наверное, дома встречаете?

– Н-не знаю... не думаю, - Надя спохватилась слишком поздно - её смятение сразу выплыло на поверхность, словно белопузая рыбина, отравленная парами шампанского.

– Так вы ещё не решили?
– страшно обрадовавшись, воскликнул Георгий и, не дав ей опомниться, сияя золотистыми высверками на оправе очков, азартно, совсем по-мальчишески выпалил:

– Значит так! Едем ко мне! У меня соберется... ох, да наверное пол-Москвы! Слушайте, Надя, едем! Ручаюсь, вы не пожалеете. И сбудется, наконец, моя мечта - мы с вами немножечко выпьем. И между прочим, наш немецкий гость, Петер - он тоже будет. Скорее всего...

– Кто-кто?
– перебила Георгия мгновенно обернувшаяся к ним Маргота.

Она уж давно сидела за соседним столиком в компании каких-то лоснящихся незнакомцев, невесть откуда взявшихся в режимном театре до шести вечера - до времени, когда открываются двери для зрителей... На каждой детали их туалета - на галстуках, ботинках, рубашках, зажигалках и пачках сигарет, словно бы топорщилась бирочка с надписью: "дорого!" или "очень дорого!", а выражение лиц, похожих на распухшие кегли, являло собой немой комментарий к этим надписям.

Самое поразительное - как капризуле Марготе удавалось не задохнуться в одуряющем, бьющем в нос смешении запахов дорогих одеколонов... Скорее всего, используя их без меры, эти нувориши с деревянно-ржавыми жестами, старались приобщиться к ауре артистической московской богемы...

– Кто-кто у вас будет?
– переспросила Маргота.
– Надька, ты почему нас не познакомишь?

Она коротко извинилась перед лоснящимися, мгновенно вернулась на свое место за столиком и без церемоний представилась

– Я Маргота, эта красавица без меня - ни на шаг, считайте, что я её телохранитель. Усвоили? Так, куда едем?

– Ко мне на Юго-Западную, - улыбнулся Георгий.

– Фи, даль какая! Ты что, поближе поселиться не мог?

– Мог. Но не захотел. И пусть это вас не пугает: нас отвезут на театральном автобусе - народу будет много, гуляем до утра, а утром гарантирую доставку на дом. С комфортом. Ну что, поехали?

Он снял очки, потер переносицу тыльной стороной ладони каким-то уютным домашним жестом и, прищурившись, улыбаясь, слепо поглядел на Надежду. И она вдруг поняла, что он на самом деле страшно рад ей...

Вот и выход, - подумала Надя и крикнула:

– Едем!

– Впере-е-ед!
– Марготин победный клич взвился в пространстве буфета, как бы указуя дорогу... и все трое, вскочив столь поспешно, что чуть не опрокинули стулья, - так чудесен показался им вспыхнувший полудетский азарт, горячащий кровь привкус авантюры, предновогодняя гонка сквозь пуржащую Москву к неведомым берегам, что они почувствовали себя внезапно сродненными этим внезапно занявшимся огнем, и, проорав едва ли не хором: "С наступающим! Будьте счастливы все!" - с видом заговорщиков торопливо покинули театр.