А сделали ли они так - не знаю".

– Поняли, дети?
– спросил отец.

– Да, да!

– Ну, пойте теперь!

И все, начиная с дедушки, запели "Птичка Божия не знает"...

– Ну, а конфетку вам можно?
– спросил дедушка.

– Мы у мамы спросим!
– и побежали.

Когда отец встретил Леву Сухотина, он, смеясь, сказал ему:

– Ну, Левочка, я вашему сыну социалистическую сказку рассказал!

Отца не переставая занимал вопрос, в какой форме можно было заронить в детях интерес к нравственным вопросам. На другое утро он спросил, поняли ли дети его сказку? Мика не понял, а Таня рассказала мне сказку с начала и до конца, и когда подошла к месту, где дети отказались от молока, она говорила чуть слышно, и мне показалось, что она вот-вот расплачется. Я рассказала об этом отцу, он был, видимо, тронут.

Брат Лев вызвал мать в Ясную Поляну. Это снова привело ее в нервное состояние. Она плакала, осуждала отца за эгоизм, жаловалась, что он отпускает ее одну.

Чтобы успокоить отца, я вызвалась проводить мать до Ясной Поляны. Отец благодарил меня, а Таня уверяла, что я совершаю подвиг.

Мы прожили несколько дней в Ясной. Без отца мам? была гораздо спокойнее. Но как только вернулись в Кочеты, она снова впала в нервное состояние. Малейший повод выбивал ее из равновесия. Приехал киносъемщик от фирмы Дранкова и добивался возможности снять отца. Этого было достаточно, чтобы взволновать мам?. Она во что бы то ни стало желала сняться вместе с отцом и вкладывала в это желание столько страстности, столько беспокойства, точно для нее это было вопросом жизни или смерти.

– В какой-то газете напечатано, - говорила она, - что Толстой развелся с женой! Так пусть все видят теперь, что это неправда!

Во время съемки она несколько раз умоляла отца посмотреть на нее.

С каждым днем она все настойчивее требовала, чтобы отец возвращался в Ясную Поляну. Она страдала невралгией, отказывалась обедать. Стоило только отцу войти в комнату, как она начинала метаться по постели, стонать, охать. При всей своей кротости Душан Петрович подозревал, что мать преувеличивала свои страдания.

Так продолжалось с неделю. Один раз, когда отец уехал верхом, мать в состоянии крайнего возбуждения побежала в сад. Вернувшись, отец не лег отдыхать, а пошел искать ее, но не нашел и просил Душана Петровича пойти за ней. Ее отыскал Михаил Сергеевич на скамеечке около пруда, и Душан Петрович оказался невольным свидетелем их разговора. Они кричали так, что слышно было на деревне.

– Я никогда не видал этого спокойного человека в состоянии такого гнева! сказал Душан Петрович.

Михаил Сергеевич кричал, что если мать тотчас же не прекратит своих комедий, то Лев Николаевич непременно от нее уедет и он - Михаил Сергеевич, и Таня, и все будут на этом настаивать.

– Слава ваша, жены Толстого, рухнет! Толстой сбежал от жены, отравившей ему жизнь!

– Я напишу в газеты, я оправдаюсь!
– возражала мать.

– Нет, уж оправдаться тут нельзя. Ушел и ушел. На восемьдесят втором году так себе, здорово живешь, не уезжают от жены!

Михаил Сергеевич говорил, что теперь уже никто не верит ее душевной болезни.

– Нет, я действительно больна!
– защищалась мать.

– А если вы больны, то исполните предписания докторов, разъезжайтесь со Львом Николаевичем, иначе придется ему уйти от вас, вот увидите!

– А я тогда напечатаю предсмертное письмо в газеты о том, что он делал, а сама отравлюсь и осрамлю его на всю Россию.

– Да никто вам не поверит, никто не поверит!
– вне себя кричал Михаил Сергеевич.

Наконец, мать как будто успокоилась и вернулась домой. Но вечером снова стала требовать, чтобы отец ехал с ней домой, по крайней мере назначил бы день отъезда. Но отец ответил, что он не мальчишка и что жалеет, что раньше давал ей какие-то обещания, а теперь уступать ей ни в чем не будет.

И мать смягчилась, стала просить прощения, сказала, что отдаст ему все его обещания назад.

Двенадцатого сентября мам? одна уехала в Ясную Поляну. Десять дней мы жили спокойно в Кочетах, отдыхая от всего пережитого. Отец работал. За эти дни он получил много интересных, глубоко взволновавших его известий: книгу Купчинского против войны, письмо Николаева о сыне, собирающемся отказаться от военной службы, письмо Булгакова, который также решил вместе с Сережей Булыгиным не идти в солдаты и, наконец, описание мучений отказавшегося Кудрина.

"Знают ли все эти люди, - думала я, - что отец сам терпит не меньшие мучения, чем они? Несет величайший подвиг любви, как сказала Таня?"

В моем сердце не было смирения, а был ужас и отчаяние. Сережа уехал в свое Никольское-Вяземкое, Таня останется в Кочетах, на помощь остальных братьев надеяться нечего, а мы с отцом снова возвращаемся в Ясную Поляну. "Не выдержит отец, умрет", - думала я с тоской.

Последний месяц в Ясной Поляне

На станцию за нами выслали две пролетки. Отец всю дорогу молчал. Вдруг в темноте показался силуэт верхового.