– А по той причине, что ты - кулак.

– А это что? (Показывает ему руки.) Мозоли, дружок...

– Креститься мне на твои мозоли?

– Перехрестишься, - трудовые...

– Врешь, - кулацкие...

– Тьфу!
– плюнул заросший мужик.
– Дятел-толкач... Разве такие кулаки-то?

– Вот то-то, что такие...

– Книжник ты, сукин ты сын!

Тогда дочь его, мягкая девка, сморщилась, ущипнула отца за плечо:

– Да что ты, тятенька? Я тебе говорю - молчи...

– Нет, не такие кулаки-то... Я из навоза пятьдесят лет не вылезаю... Хлеб мой небось жрешь, не дависся...

– Это вопрос, - взглянув на него холодно, ответил человек в сетке. Может, я и давлюсь твоим хлебом...

– Врешь!.. Дунька, врет...
– И бородищей прямо в лицо колхознику: Объясни мне эту политику...

– Голоса тебе сроду не дадим, потому что ты - отсталое хозяйство и ты кулак как класс... Батраков сколько держал?

– Ну, держал... А тебе какое дело... Что ты мне в душу лезешь!

Дунька, сморшась, опять ущипнула отца за плечо:

– Да что ты, в самом деле? Я тебе говорю - молчи...- И человеку в сетке: - Чего ты с ним разговариваешь - он выпимши...

На верхней палубе появилась Шура. Навстречу ей вывернулся Ливеровский. Приподнял шляпу:

– Мы, кажется, ехали в одном вагоне.

– Чего? (Споткнулась, но вид Ливеровского был настолько предупредителен, что Шура приняла знакомство.) Я вас тоже видела...

– Знаете, - отдыхает глаз - глядеть на такую счастливую парочку.

– Чего?

– Я завистлив... Хожу все утро и завидую вашему мужу...

– Ах, вы про нас... Ну, многое вы знаете...

– Оставьте. Хотя удовлетворить хорошенькую женщину - не легкая задача... Правда.

– Чего? (Подавила смех.) Какая же я хорошенькая?

– Ну, ну... Отлично знаете себе цену.

– Вы кто - кинематографический артист?

Они прошли. Заросший мужик на корме опять заскри - пел:

– Ты еще не работал. Ты на бумаге работал. Ты меня не переспоришь...

– Да тятенька же!
– Дунька чеснулась зеленой гребенкой.

Человек в сетке ответил: - Леший...

– Я - леший?

– Лешего социализму учить, так и тебя... Мы вас сломим...

– Антиресно!

– Да.
– Дунька щипнула отца, да не выговорила, от волнения высморкалась в конец полушалки...

Заросший мужик:

– Хозяин был - хозяином и останусь. Свое добро не отдам, сожгу...

– Невежа, - с отвращением проговорил человек в сетке.
– Колхоз по всей науке - высшая форма хозяйства. Упирайся, нет ли, - все равно ты мужик мертвый...

– Так ты и скажи, - силой меня в колхоз... Мы тебе поработаем, - все дочиста переломаем, все передеремся... Уравняли!.. Я, знаешь, какой работник, - за свое добро горло перегрызу... А другой - лодырь, пьяница, вор... Ему лень на себе блоху поймать... И ему даром мое добро отдай! Да я всех коров зарежу, лошадям ноги переломаю.

Дунька изо всей силы толкнула отца и - колхознику:

– Не видишь - он сумасшедший, не говори ты с ним...

Четвертый собеседник, болезненный мужик с лишаями на лбу, проговорил примирительно:

– Это правда: наука помогает...

– В чем она тебе помогает?
– закричал заросший мужик.

– Она себя оправдывает.

– Наука?

– Мы все стали глубокомысленные. Взялись за работу сообща. По предписанию науки.

– Дурак сопатый...

– Это верно, за мной это утвердилось. С малолетства на хозяев работал, и работал плохо - с точки зрения, как у меня кила... Так и слыл - плохой человек... А наука меня от дела не гонит, я теперь у дела хлеб ем, - езжу на тракторе... А без науки, по природе, только кошка действует...

Заросший мужик плюнул. Опять замолчали. На верхней палубе проходит Родионов с Зинаидой.

– Папа, птицы!
– говорит она.

– Чайки принадлежат к семейству пингвинов, Зиночка, они питаются рыбой и другими ингредиентами... Мясо их жестко..

– Папа, они голодные.

– Пойдем, попросим хлебца, будем им кидать... Деточка моя, ты очень любишь маму? Мама - изумительная, цельная, редкая женщина...

Зинаида, насупясь: - Мама не женщина...

– Разумеется, она - прежде всего - мама... Так вот, что я хотел вас спросить?.. В отношении ко мне сглажена несколько горечь? Постарайтесь вспомнить, - в ее разговорах обо мне - быть может, проскальзывала родственность?

– Папа, не понимаю - чего ты?
– протянула Зинаида.

– Боже мой, прости, моя крошка...

Снова, оживленные, появляются Шура и Ливеровский.

Они еще не дошли до кормы и не видят профессора.

Щура говорит:

– Многие котируют меня как необразованную, но я далеко не то, что выгляжу... И ваша агитация про любовь меня смешит. Наука открыла, что так называемая любовьтолько голый животный магнетизм...

– Так вот - ваш животный магнетизм и сводит меня с ума.

– Это мне многие говорят.