– Что?
– спросил Алексей Палыч, но тут же не поверил ни глазам своим, ни ушам и повернулся к Борису.
– Это ты сказал?

– Это он сказал, - ответил Борис.

– Чепуха...
– растерянно повторил Алексей Палыч. Младенец тут же послушно согласился:

– Чепуха.

– Он не имеет права говорить!
– крикнул Алексей Палыч Борису. Ему всего месяца три-четыре!

– Три-четыре, - тут же отозвался младенец.
– Сейчас мы ее перемота...

– Он повторяет ваши слова, - сказал Борис.

– Да ты пойми, Боря!..
– с отчаянием сказал Алексей Палыч.
– Он не может ничего повторять! В его возрасте не говорят еще ни "мама", ни "папа".

– Папа, - сказал младенец.

Алексей Палыч нервно засмеялся. Смех получился визгливый, неестественный.

– Кажется, он думает, что его папа - я. А кто же тогда мама? обратился он к мальчику.

– Мама, - сказал мальчик.

– Боря, ты что-нибудь понимаешь?

– Он повторяет ваши слова.

– Но почему только мои, а не твои?
– спросил Алексей Палыч, как будто именно это было сейчас самым главным, и тут же спохватился: Господи, о чем я тебя спрашиваю? Слушай, Боря, ударь меня, пожалуйста, чем-нибудь, только побольнее.

– Зачем?

– Затем, что если я сплю, то мне больно не будет, а если не сплю, то боль ерунда, по сравнению с тем... с тем... сравнительно... запутался Алексей Палыч и умолк.

– Вы не спите, Алексей Палыч, - сказал Борис.

Конечно, Борис тоже был удивлен.

Он был удивлен, но не ошарашен. Он никогда не интересовался тем, в каком возрасте начинают говорить дети. Кто их знает, может быть, они начинают лепетать еще до рождения. Боря видел говорящего голого ребенка, значит, перед ним и был всего-навсего голый говорящий ребенок. Непонятно, конечно, как он очутился в подвале и почему его не заметили сразу. Нужно было это выяснить и отнести его к маме.

– Значит, ты его видишь?
– спросил Алексей Палыч.

– Вижу, - ответил Борис.

– Какой он?

– Голый такой... маленький... голубой немножко.

– Да-да, - согласился Алексей Палыч.
– Голубой... Двоим одинаковый сон присниться не может. И как он здесь оказался?

– Может быть, из шкафа выполз?
– предположил Борис, взглянув на шкаф, который стоял вплотную к столу.

– А как он попал в шкаф?
– спросил Алексей Палыч.
– И зачем он туда попал? Ты никому не давал ключи?

– Никогда не давал.

– Выронить нигде не мог?

Борис пошарил в кармане, достал ключ от наружного замка, ключ от двери и показал их учителю. Алексей Палыч вздохнул и снова уставился на малыша, словно на гладком его животике, слегка отливающем голубизной, надеялся прочитать ответ.

На гладком животике...

На совершенно гладком!

Именно сейчас, глядя на малыша, Алексей Палыч уловил какую-то неправильность в его теле: чего-то там не хватало. Когда же Алексей Палыч понял - чего, то так изумился, что забыл, как это называется.

– Что это такое?
– Алексей Палыч осторожно прикоснулся пальцем к младенцу.

– Живот.

– А что тут должно быть?
– спросил Алексей Палыч.

– Живот и должен...
– неуверенно ответил Борис. Поведение учителя начинало ему не нравиться.

– Тут должен быть пупок, - упавшим голосом сказал Алексей Палыч.

– А пупка нет, Алексей Палыч!
– радостно провозгласил Борис, будто на этом открытии кончились все затруднения.

– А где же он?
– тихо спросил Алексей Палыч, машинально проверяя свой собственный пупок, который оказался на месте.

– Пупка нет...
– равнодушно промолвил младенец.

– И он говорит, хотя не должен... и двери были заперты... и... и...
– Алексей Палыч запнулся, потому что догадка, мелькнувшая в его мозгу, была невероятна и... совершенно реальна.

Алексей Палыч медленно повернулся к окну. Аккуратная дырочка в оконном стекле осталась на своем месте. Дырочка, которой пять минут назад еще не было. Сквозь нее виднелся кружочек темного неба с неяркой звездой.

И внезапно Алексей Палыч сложил в единый ряд все события. Эти события прошли перед его глазами, словно кадры на фотопленке.

Рука Бориса, тянущаяся к розетке.

Вспышка на боковой стороне катушки.

Голубоватый луч, протянувшийся к этой вспышке.

Младенец, словно из воздуха возникший на столе.

Возникший, словно из воздуха.

Да, из воздуха...

И крик послышался в то же мгновение.

И младенец заговорил, хотя не мог, не должен был этого делать!

И у него не оказалось пупка...

– Ты знаешь, Боря, - запинаясь, сказал Алексей Палыч.
– Кажется, у него... кажется, ему не четыре месяца... Ему... всего несколько минут.