Шрифт:
А теперь, через одиннадцать лет, я стоял перед ним, а он все хлопал меня по спине и плечам, проверяя, не призрак ли я и действительно ли выжил там, восстал из гроба.
– Е-мое, Вадим, как я рад тебя видеть! Поехали со мной!
– Витя, у меня дела. Мне нужно заехать к Семену…
– Да перестань! Я тебя не отпущу! Ты что?! Я тебя сто лет не видел!
– Ну хорошо, подожди, я хотя бы позвоню Ельцину и Гдляну!
Я позвонил Ельцину (десятый раз за это утро), но его телефон упорно не отвечал. Зато когда я набрал телефон Гдляна, там сразу сняли трубку и голос Гдляна сказал коротко и глухо:
– Да, я вас помню. Приезжайте в пять в следственную часть прокуратуры. Благовещенский переулок, 10. Я или Иванов вас встретим.
– Все? – нетерпеливо сказал Виктор, когда я положил трубку. – Значит так, старичок! Сейчас мы подскочим на съемку. Ты знаешь, что я веду «Кинопанораму»? Это самое популярное телешоу в стране! Заодно я возьму у тебя интервью, а потом мы поедем ко мне обедать! Марина просто обалдеет! А Машка, ты помнишь мою дочку Машу?
– Я ее купал, когда вы жили в Теплом Стане.
– Боже мой! Ну конечно! Ты приехал к нам на ту жуткую квартиру, когда Машка родилась и мы ее купали первый раз в ее жизни!
– Это было зимой. У вас не было телефона, а тебе нужно было звонить на студию. И мы с тобой пошли звонить, но во всем районе было только два телефона-автомата, и оба были разбиты…
– Ты знаешь, что моей Машке уже шестнадцать лет?
Мы вышли из Союза кинематографистов, сели в новенькую белую Витину «Самару», и я тут же заметил, что здесь, как и в машине Семена, нет зеркальца заднего обзора. Зато сзади, под стеклом, лежит милицейский жезл.
– Витя, – сказал я, – сколько у тебя фильмов?
– Тридцать шесть. А что?
– А сколько театров играют твои пьесы?
– Не знаю, честное слово!
– Ну, примерно?
– Ну, двести. Или больше. А что?
– И ты не можешь приклеить себе зеркало заднего обзора?
– Ах, вот ты о чем! А этот жезл видишь? Я должен выдавать себя за милиционера, чтобы у меня вообще эту машину не украли! А «дворники»? Каждый раз, когда уходишь от машины, нужно снимать «дворники» и прятать. Иначе уведут в минуту! В стране воровство и преступность – жуткие! И вообще, Вадя, ты не видишь, что вы натворили нам своей революцией?
Я посмотрел на него. Он безмятежно улыбался – это была шутка, типичная для русско-еврейских приятелей: мы, евреи, сделали им революцию! Но хотя мы с Витей были не просто приятели, а делили когда-то последний рубль, мне эта шутка не понравилась. Может быть, за эти годы я отвык от русских приятелей?
– Витя, – сказал я, когда он притормозил перед манифестацией крымских татар на площади Маяковского. Татары, которых Сталин, как месхов, в 1944 году выселил из Крыма в узбекскую пустыню, перегородили тут улицу Горького плакатами: «Прекратите сталинский геноцид», «Верните нам нашу землю!» – Витя, – сказал я, взявшись за дверную ручку. – Я, пожалуй, пойду. Мне вот сюда, в «Комету».
– Да потом, успеешь! – воскликнул Виктор. – Мы же одиннадцать лет не виделись! Ну хоть по стопарю мы должны выпить?
Против этого довода мне нечего было возразить. Стопарь – это в России святое. Хотя издательство «Комета», в котором работала Аня, было совсем рядом – за башней гостиницы «Пекин». Только вчера, в самолете, я клялся себе, что ринусь в эту «Комету», едва приеду в Москву. Но как легко, как быстро мы умеем находить предлог изменить своим клятвам и слинять от долга даже перед самим собой! За стопарь водки…
«Самара» медленно ехала сквозь толпу татар-манифестантов.
А я, повернувшись, все смотрел на длинное желтое здание «Кометы» – до тех пор, пока его не перекрыли цветочный ларек и концертный зал. Тут толпа манифестантов кончилась, Витя дал газ и машина рванула вниз по Горького. Но почти тут же затормозила – на Пушкинской.
– Неформальные газеты хочешь купить? – спросил Виктор.
– Еще бы!
Он прижался к тротуару. Рядом, справа от памятника Пушкину, у подземного перехода стояла толпа. Неформальные, то есть неподцензурные и неправительственные газеты были разложены на барьере и на раскладных стульях и столиках. Я, не читая и не спрашивая цены, собрал все – каждой по экземпляру, заплатил за все трешку и с пачкой газет нырнул снова в Витину машину. И только теперь увидел, что я купил «Еврейский вестник», «Экспресс-хронику», «Вестник Христианского Информационного центра», «Гражданский референдум», грузинскую газету «Наше дело», литовскую «Respublika» и… «Программу анархо-синдикалистов».
– Что? Что? – не поверил я своим глазам. – Анархо-синдикалисты? Опять, как в 17-м году?
34
А еще через десять минут мы попали на бал к Лаврентию Берия, знаменитому сталинскому палачу и шефу КГБ до 1953 года. Конечно, найдется читатель, который напомнит мне, что этот Берия был расстрелян в подвале штаба Московского военного округа буквально через несколько месяцев после смерти Сталина. Ну и что? И конечно, найдется редактор, который скажет, что эта книга и так перегружена почти невероятными ситуациями, ну куда еще бал Берия!