Несмотря на прилив новых колониальных и вообще заокеанских элементов, несмотря на живые струйки, пробивающиеся в речах и предложениях многих и многих делегатов -- общий дух руководства Конгресса и его решений есть дух эклектики и эпигонства.

2. Хотя, как сказано, окончательного текста программы нет, но ясно, что дальше маскировки наиболее обнаженных мест дело не пошло. Программа есть убийственное закрепление эклектики, и потому станет идейным источником самых различных оппортунистических, ревизионистских и ультралевых нагноений. Программа, как и все вообще решения Шестого конгресса, открывают эпоху глубокой дифференциации внутри Конгресса.

3. Конгресс работал все время, озираясь на оппозицию. Конгресс шел под знаком обороны -- обороны от нас. Это придавало ему особенную неуверенность и сбивчивость. Он страховался оговорками по каждому вопросу. Кто захочет, возьмет тезис; кто не захочет, воспользуется оговоркой. Во всяком случае, оппозиция занимала один из важнейших "секторов" в зале заседания, хотя ее представителей там, по-видимому, не было. Только по вопросу о программе резко в нашем духе высказался представитель Индонезии Альфонсо (Правда, No 191).

Вопрос о стабилизации решался по-разному в разные моменты Конгресса, опять-таки под большим влиянием нашей постановки вопроса. Для Европы и Америки стабилизация превращена в "органическую", а не "случайную" (Бухарин). Из этого нелепого противопоставления могут быть легко сделаны выводы, порывающие со всей ленинской оценкой империалистической эпохи (см. 2-ю главу моей критики проекта программы). В то же самое время для Китая -- "революция продолжается". Кто считает, что Китай после поражений вступил в довольно длительный межреволюционный период, тот ликвидатор.

На период "органической" стабилизации совершенно не дано программы переходных боевых требований, кроме лозунга борьбы с войной. Лозунг борьбы с войной поставлен изолированно, механически, по-бухарински, и партиям предложено на этой борьбе "сосредоточить все свои силы". Как будто есть особый секрет борьбы с войной, помимо правильной революционной политики борьбы с буржуазией и ее государством.

Совершенно так же поставлен Бухариным вопрос о борьбе с социал-демократией. "Мы, мол, всему научились, а вот бороться с социал-демократией еще не научились". Как будто борьба с социал-демократией есть особое "искусство", независимое от правильной революционной линии.

Но если не дана программа переходных требований, то и борьба за власть отодвинута в неопределенную даль. Одной из важнейших задач европейских компартий указана борьба за... китайскую революцию. Но в Китае сейчас революции нет и есть контрреволюция. Когда возродится в Китае революция -- неизвестно. Перспектива же революции в самой Европе практически совершенно снята.

Прямо-таки постыдный характер имел доклад Куусинена о колониальных и полуколониальных странах. Бедняга попросту отрыгнул в непереваренном виде весь меньшевизм. Мартынов имел удовольствие слушать себя снова таким, каким он был двадцать лет тому назад. То обстоятельство, что Конгресс не смел Куусинена с трибуны грязной метлой, само собой представляется угрожающим.

Вопрос о "крестьянских" и "рабоче-крестьянских" партиях остался открытым. К Крестинтерну не решились прикоснуться. Раздавались решительные голоса за создание крестьянских и рабоче-крестьянских партий и за вхождение в них компартий. Возражения имели не принципиальный, а трусливо ограничительный характер. Нашел ли этот вопрос какое-либо отражение в резолюциях, еще не знаю. Между тем это вопрос жизни и смерти для колониальных компартий, да и для всего Коминтерна.

Лозунг демократической рабоче-крестьянской диктатуры окончательно превращен в надысторическую абстракцию для четырех пятых человечества (Азия, Африка, Южная Америка..). Дебаты на Конгрессе, даже сквозь подчищенные, приглаженные и подмалеванные отчеты "Правды", свидетельствуют с полной несомненностью, что "демократическая диктатура пролетариата и крестьянства" означает путь гоминьдановщины во всех возможных ее исторических вариациях. Считаю необходимым привести здесь на эту тему поистине освещающие слова Мартынова:

"По мнению тов. Бензета, мы в Индии находимся накануне этапа превращения буржуазно-демократической революции в социалистическую. Но ведь это то же самое, что Радек говорил о Китае. Где же остается борьба против империализма, борьба за Национальное освобождение, этап антиимпериалистической демократической диктатуры рабочих и крестьян? Они исчезают".

Борьба против империализма "исчезает", если она ведется при диктатуре пролетариата. Так у нас "исчезла" аграрная революция, которая совершилась только после октябрьского переворота.

"Антиимпериалистская лига" оставлена как некий сверхгоминьдан, как арена, на которой авантюристы и карьеристы колониальных и империалистских стран будут освежать свою репутацию за счет угнетенных народов и особенно их пролетариата. Достаточно сказать, что председателем этой маскарадно-шарлатанской лиги является один из английских полуперселей Макстон, которому наш ТАСС делает рекламу, как в свое время Перселю.

Так как китайская революция объявлена попросту "продолжающейся", то это избавило руководителей, от обязанности дать Киткомпартии программу действий для того столыпинско-чанкайшистского периода, в который вступил Китай. Не выдвинуты необходимейшие переходные лозунги: учредилка на основе четырехвостки, экспроприация "помещичьих" земель, восьмичасовой рабочий день, ликвидация неравных договоров. Борьба за эти лозунги, в том числе и парламентская борьба, если осуществится парламент, при первом же подъеме революции должна привести к созданию Советов и к борьбе за диктатуру пролетариата, ведущего за собою деревенскую и городскую бедноту. Между тем наши горе-стратеги "перескакивают" через наступивший ныне реакционный период в развитии Китая и пытаются все дыры заткнуть универсальным лозунгом демократической диктатуры, который для Китая имеет заведомо реакционное гоминь-дановское значение.