Скоро муть разжижела. Плохо, но видно стало темную горбину впереди сады немецкого поселка. Завиднелось орудие Семиглазова, кляксами стали проявляться два других. Пехоты побольше подсобралось: кто зарвался вперед спятился, кто отстал - подтянулся. Подошел "студебеккер" со снарядами, видно, Будиловский сумел организовать.

Разгружались торопливо, с некудышно упрятанным раздражением на громадину "студера", припершегося на самый передок, на шофера Кольку Коломийца, который, выискивая немцев, крутил башкой - будто первый день на фронте. Горькавенко не выдержал, прикрикнул на Кольку:

– Помогай, холера тебя возьми! Сожгут твою колымагу!

В строптивости Колька мог и не обратить внимания на окрик, но поблизости грохнули четыре мины, у "студера" паутиной разнесло лобовое стекло и вырвало щепки из дощатых ребер кузова. Спесь с Коломийца враз сбило.

Пятницкий хотел было побежать к комбату, переговорить, как и что делать дальше, но тот не позволил, выслушал вопросы по телефону, дал советы и сообщил, что в первом огневом взводе ранило двоих. Наводчика Баруздина тяжело, пожалуй, не выживет, а Рогозину только щеку располосовало...

Скрутило мышцы Пятницкого зябкой судорогой, заныло в груди, от прилившей бешеной крови в голове пошел гул. Андрея ранило! Еще Баруздина... Шагов на триста продвинулись, еще боя, по сути не было, а троих уже нет. Если так дальше пойдет... Кретин несчастный! "Вперед! За мной!.." Не шапку надо было, а башку твою неразумную продырявить!

– Коркина пришли сюда,- давал указания капитан Будиловский,- вторым взводом сам покомандуешь. Разведчиков при себе держи, обеспечение связи возьму на себя. Понял, лейтенант?

Все понял Пятницкий, с трудом, но понял. Без труда тут не сразу поймешь. Андрея изуродовало, Баруздин, сказали, не выживет, у заряжающего Сисенбаева рана тоже не из легких.

К аллее дорожных осокорей подошли три самоходки.

Рослый офицер в раскрыленной плащ-палатке, издерганный неудачными атаками, блажным голосом кричал на самоходчика:

– Ни минуты промедления! Пехота за вами пойдет!

Самоходчик пытался что-то втолковать ему, до слуха Пятницкого донеслось только:

– Это не танки, поймите...

Никакие доводы, похоже, не действуют, глух к ним; тот, в плащ-палатке, глушит сознание, что лежит пехота.

– Не празднуйте труса, капитан!
– бьет по самому чувствительному.Вперед, развернутым строем!

Перекосило всего, налило злобой капитана, да не тот у него чин, чтобы одолеть налетевшего, вернуть ему благоразумие. Делает последнюю попытку:

– Разрешите хоть одному орудию задержаться, прицельно с места поддержит.

Эта попытка настоять на более разумном еще больше взбесила пехотного командира, стал размахивать кулаком.

– Никаких с места! Полдня царапаемся на месте! Вперед!

Пятницкий возбужденно встряхнулся, закипел жаждой действия. Расстегнул давивший на горло крючок полушубка, сиганул через кювет, через другой, запинаясь о спрессованные гусеницами выворотни снега, побежал к самоходкам.

– Товарищи, минутку!
– задыхаясь, выкрикнул он и едва не ударился о броню урчащих, подрагивающих в боевом нетерпении САУ.- Подождите малость!

Дюжий, внешне напоминающий Игната Пахомова, измученный и красный лицом офицер в плащ-палатке ошалело посмотрел на возбужденного Пятницкого.

– Это что за явление Христа народу? С самоходки? Почему удрал с машины?

– Я не с самоходки. Пушки... сейчас подтащим...

– В-вон отсюда! Пришибу!
– остервенел большой начальник, в лицо Роману брызнуло слюной. Может, и не слюной, может, талый снег слетел с рукава... Роман уцепился за полушубок капитана самоходчика.

– Пять минут. Хоть одну пушку перетащу через дорогу. Поддержим, прикроем...

Капитан досадливо отмахнулся:

– Нам ли с тобой решать тут!

Капитан бешено посмотрел на пехотного чина и, чуть задев траки, перекинул тело через бортовую броню. Подтянув шлем с наушниками, что-то неслышное крикнул вниз механику-водителю.

САУ-76, такие же, как и у Пятницкого, семидесятишестимиллиметровые пушки, только на собственном ходу и прикрытые кое-какой броней, загуркотали моторами и, отдаляясь друг от друга, взрыхлили, подняли россыпью снег, для бодрости хлопнули выстрелами и помчались на Альт-Грюнвальде. Солдаты - в христа, в бога!
– отпрянули, давая проход, устремились следом.

Поднялась пехота и по эту сторону дороги. Велением Будиловского заговорили орудия седьмой батареи (и там и тут обошлись без него!). Загудела дальнобойная артиллерия - теперь уже по глубине обороны противника. Полковые и батальонные пушки палили без передыху, стараясь помочь безрассудно брошенным вперед самоходным орудиям. Да разве поможешь! Одна установка уже горела, ветер рвал с нее маслянистые шлейфы дыма, мешал со снегом. Две другие, едва видные в снежной мути, проскочили все же до Альт-Грюнвальде, успели сделать несколько выстрелов и загорелись там, на околице.