– Может, Грекова оставят на дивизионе?
– посмотрел ему вслед Пятницкий.

– Вряд ли. Вот Павла Еловских бы.

– Павла - это верно,- подтвердил Пятницкий и почувствовал неловкость от сказанной неправды. Вспомнился застольный разговор в Цифлюсе, и Пятницкий убежденно подумал: "Нет, не мог бы Еловских командовать дивизионом", но обрядовая, освященная обычаем превосходная степень, употребляемая в разговорах об убитых хороших людях, взяла верх. Пятницкий не очень твердо, но повторил: - Павла - это верно.

Костяев кивнул в сторону группы офицеров.

– Гляди, Гриша Варламов зубы скалит. Значит, на сегодня страшного для нас нет, а сюрпризы будут.

Варламов в новой бекеше с полковничьими погонами, с огромным планшетом, какие можно увидеть только у летчиков, стоял в окружении штабных офицеров и от всей души смеялся над чем-то сказанным сдержанно улыбающимся начальником штаба Тороповым. Увидев приближающегося Костяева, Варламов, покинув свою веселую свиту, пошел навстречу.

– Здравствуй, Хасан. Что ты желтый такой?
– озабоченно спросил Варламов и подал руку.- Ты не шути с этим. Отправлялся бы в госпиталь.

– Хватит об этом, Григорий Петрович,- нахмурился Костяев.- Придет время - лягу.

"Он и взводным-то в сюрпризы играл,- вспомнил Пятницкий слова Костяева и подумал: - Значит, вон еще когда свела их судьба!"

Варламов подал руку и Пятницкому. Задержал на нем острый, глубоко проникающий взгляд и снова обернулся к Костяеву.

– На твой отказ о назначении командиром дивизиона, Хасан, я мог бы положить с прибором. Подсунул бы генералу на подпись - и все. Только вот начштаба мой с его убийственной логикой... Жалеет тебя. Замом к новому командиру дивизиона все же пойдешь, тут, Хасан...- Варламов свирепо свел брови.- Укомплектовали, называется... Одиннадцать офицеров на весь полк из резерва прислали. Где мне кадры брать? Рожать прикажешь?
– снова посмотрел на Пятницкого. С хитрецой сверкнул зубами, спросил: - Пятницкий, твоя точка зрения: годится Костяев в заместители командиру дивизиона?

Пятницкий смущенно вздернул плечи, но ответил с твердой убежденностью:

– Какие могут быть сомнения, товарищ полковник.

– Слышал, Хасан? Раз Пятницкий одобряет - так тому и быть,- Варламов хохотнул и поспешил к "доджу", где уже ждала его штабная свита. Костяев с Пятницким направились к "студебеккеру", возле которого стоял Греков и, дико тараща глаза, торопил их рукой. До того, как взобраться в кузов, Костяев успел сказать:

– Вот и начались сюрпризы.

Километров через пятнадцать, миновав развалины какого-то фольварка, хранящего терпкий запах гари и перекаленного кирпича, машины остановились. Дальше офицеры во главе с полковником Варламовым продвигались бездорожьем, в полосе недавних боев - среди сокрушенного, развороченного, раздавленного, взорванного и расшматованного военного и невоенного имущества.

Костяев разжился у военврача "фунтиком" питьевой соды, боль в желудке притупилась, и он шел теперь бодрым. Не скрывая удивления, разглядывал последствия побоища. Не выдержал, подтолкнул Пятницкого:

– Как ты находишь сию картину? Будто после гигантского кораблекрушения море выбросило все это.

– Так оно и есть,- согласился Пятницкий.- Фашизм идет ко дну, и чтоб ему ни дна ни покрышки.

– Ко дну-то ко дну, только не хочет, сволочь, тонуть в одиночку.

Среди трупов, сметенных весенним половодьем в кюветы, рытвины, воронки, приваленных замусоренным илом и морской травой, вздутых и не найденных зимой похоронными командами, были трупы наших бойцов. Среди разбитых, горелых танков, покрытых охряными разводьями коррозии и мертво разбросанных вдоль дороги, были и "тридцатьчетверки".

Артиллеристы выбрались на возвышенность, изрытую и перепаханную мощными снарядами и бомбами. Она обдута, успела обсохнуть и кое-где примолодилась остроперыми всходами зелени. Двадцатипятилетний полковник Варламов словно бы даже порадовался умученному виду своего "войска", хотя и сам - видно было - вымотался не меньше других. Он прошел к чему-то приземистому, серому, похожему на огромную кучу гравия. Над центральной горбиной этого навала вздыбленной путаницей торчала погнутая полудюймового сечения арматура с неотделимо присохшими к ней кусками бетона.

– Приходилось видеть такое?
– спросил Варламов.

Кому не приходилось видеть доты! Но куда до этого тем, что встретились, скажем, на реке Алле!

– Вот такими сооружениями,- продолжал Варламов,- опоясан Кенигсберг, ими эшелонирована немецкая оборона в глубину.- Варламов расстегнул лётный планшет - большой и нелепый для его невеликой и сухой, без грамма жира, фигуры, заглянул в написанное под целлулоидом.- Опорные пункты "Эйленбург", "Денхофф", "Кониц", "Король Фридрих"... Много, черт бы побрал. Эти укрепления под слоем земли заросли лесом, стены казематов трехметровые, на внешних обводах фортов - заполненные водой рвы шириной в двадцать и двадцать пять метров и глубиной - дна не достанешь. Гарнизоны от трехсот до пятисот человек, вооружены скорострельными орудиями, огнеметами, пулеметами крупных и мелких калибров. Перед всем этим минные поля, проволочные заграждения, эскарпы, надолбы,- полковник обвел рукой пространство от места, где стояли, до разрушенного фольварка, где просматривались оборонительные сооружения, возведенные нашими саперами. Показал это пространство и пояснил:-Это учебное поле предоставлено нам на три дня и три ночи. Задачи, которые сейчас поставит перед вами начальник штаба, воспринимайте в соответствии...- Варламов замолчал, обернулся к подполковнику Торопову: - Приказ, объявлен, Сергей Павлович? Нет? Что же вы,- с фальшивым упреком произнес полковник Варламов.- Надо объявить. Так что, товарищи офицеры, задачи на тактические учения воспринимайте в соответствии с тем, что сейчас услышите.