– Меня убитым считал:.. Нас подобрали. Двоих. Актюшин без ног, а я вот он... Нет, значит, Павла...- Зернов поднял взгляд.- Ты знаешь, комбат, о его семье? В Киеве, всех. Исчез на земле род Еловских. Павел был последним...

Зернов болезненно улыбнулся шмыгающему носом Жене Савушкину. Сучки, которые собрал Женя, были сырыми и грели плохо. Зернов, видно, приметил никудышное настроение парня, потрепал его по шапке, спросил:

– Солдат, почему у тебя ноги разные?

Женя с сомнением посмотрел на свои ухлюстанные сапоги.

– Чего это вы, скажете тоже...

– А как же, смотри: одна нога правая, другая - левая.

Лучше костерка согрело Женю шутливое слово, оскалил удивительно белые зубы.

Зернов, освобождаясь от гнетущих дум, выскочил на бруствер и, утопая в песке, взобрался на соседнюю дюну, поросшую местами цепким стелющимся кустарником. Спросил оттуда:

– Комбат, долго нам еще сидеть у самого синего моря? Что ты там про Кенигсберг помянул?

Пятницкий поднялся к Зернову. Сказал, не отвечая на вопрос:

– Тяжело было Павлу... Ты-то как тогда? Друзья ведь...

Зернов умоляюще попросил:

– Не надо об этом, комбат. Мало ли что в те проклятые минуты... Всякое думалось. Павел исполнял свой долг, я - свой. Что могли - сделали... Искал его. Написал в часть - сообщили, что ранен. Разыскал госпиталь - сообщили, что выбыл.

Только теперь Пятницкий ответил на вопрос Зернова:

– В дивизионе никто ничего толком не знает, но думаю, что скоро снимут нас с этого участка - и на Кенигсберг.

– Долго с ним чикаются. В январе еще подошли... А смогут немцы, как мы, например, в Сталинграде?

– Поживем - увидим,- ответил Пятницкий и подумал, что не исключается другой вариант: не в Кенигсберг, а в Берлин перебросят. Вот уж где народу поляжет... За каждый паскудный фольварк зубами держатся, а уж за столицу рейха...

Мысли Зернова шли в том же направлении. Спросил Пятницкого:

– Комбат, а если на Берлин?

– Куда пошлют. Мне все равно.

– Не скажи. Человек честолюбив и на смертном одре,- невесело улыбнулся Зернов.- Если умирать, то в Берлине все же... солиднее, что ли.

– Солиднее, Валентин, вообще не умирать,- ответил Пятницкий и ткнул рукой в направлении песчаных куртин, где ложбинками пробирались двое.Наши, похоже. Коркин с Васиным, кому больше. С Коркиным не знаком еще?

– С Коркиным перекинулись парой слов. Он вчера вторую звездочку на погоны нацепил. Ты-то, комбат, почему в лейтенантах засиделся?

– Ну, это не от меня... Точно, они самые,- перестал сомневаться Пятницкий.- Понятно. На море посмотреть захотелось, может, и трофеем каким поживиться. Вон у Васина рожа какая крученая, он и подбил Коркина, не иначе.

Подошедший Коркин поспешил упредить неизбежное:

– Не в оправдание, комбат. Понимаешь, извелся весь. Вот и решили с Васиным навестить вас. Пушки вычищены, как на парад, гильзы собраны...

– Разрешения не мог спросить? По телефону хотя бы, Коркин?
– прервал его Пятницкий.- Как в артели какой-то. Старшина не вернулся?

– Нет еще. Ему Греков приказал машину присмотреть, какая поновее,Коркин засмеялся.- Как же, Юра Греков - исполняющий обязанности командира дивизиона, ему теперь без персонального "мерседес-бенца" никак нельзя.

– Я же Тимофею Григорьевичу наказал коней и повозку!
– возмутился Пятницкий.- Когда ему машиной заниматься!

– Так он и кинется за машиной, держи карман шире,- успокоил Коркин.Горохова не знаешь, что ли? Да вон он, легок на помине. Не дядька Тимофей витязь.

В россыпи редкого, гнутого-перегнутого ветрами сосняка, что тянулся вдоль гребня прибрежной возвышенности, показался всадник. Вид у него был далеко не богатырский, но конь под ним... Буланый жеребец, тугой под шкурой, в белых чулках на тонких беспокойных ногах, гордо нес грациозно вскинутую голову, покусывал удила и, заламывая мускулистую лебединую шею, казалось, с презрением взглядывал на седока.

– Где это ты разжился, Тимофей Григорьевич?
– восхитился Коркин.

Старшина с трудом высвободил ступню, засунутую в стремя, как он сам говаривает, по самое некуда, неловко сполз брюхом с седла, тогда уж, поддержанный Коркиным, извлек из стремени вторую ногу. Махнул рукой в сторону моря:

– Там.

Васин, восторженно смотревший на коня, схватился за повод.

– Какая красивая... Бежевая, да? Дай прокатиться, дядька Тимофей!

Расстроенный Тимофей Григорьевич выдернул чембур из рук Васина, передразнил: