– Понимаю, - протянул Голицын, не стараясь скрыть разочарование.
– А черное вам идет.

– Люблю черный цвет. Для киллера это дань вежливости, как бы предупредительный траур. Что-то вроде телеграммы: "Заранее скорблю"...

– Кстати, если есть проблемы, я могу помочь, - галантно предложил Голицын.
– Стреляю я недурно.

– Трудно было не заметить. Я бы так не смогла. Я вообще такая нервная в последнее время стала. Если стреляю, то сразу в голову...

Тут Голицын вспомнил о пистолете и спросил:

– Оружие вам вернуть?

– О, нет необходимости. Оставьте пока у себя, мало ли... Да, вот вам ключи от машины там вещи ваши остались.

Голицын взял ключи с брелком сигнализации и снова предложил свои услуги:

– Может быть, я все-таки сумею вам пригодиться?

– Нет, нет. Вы и так уже достаточно подставились... Пойдемте, я покажу вам спальню.

Анфиладой полуосвещенных залов пришли в будуар столь роскошный, что Голицын даже как-то потерялся. Взор приковывала громадная постель под пурпурным парчовым балдахином с вышитыми на нем золотыми цветами, райскими птицами и геральдическими вензелями. Гомерические пропорции этого ложа наводили на игривые мысли о том, что на нем вполне могли бы одновременно развлекаться рота улан лейб-гвардии Семеновского полка с выпускным курсом Смольного института.

Вообще весь воздух в этом райском, но не святом уголке был пропитан столь изысканно утонченным эротизмом и обволакивающим, всепобеждающим либидо, что даже человека самой строгой нравственной конструкции начинало немедленно терзать желание совершить хоть какое-нибудь развратное действие.

Алиса вновь прочитала его мысли, которые, впрочем, не прочесть было трудно.

– Да, здесь нелегко испытывать одиночество, - подтвердила она печально.

– С вами я был бы готов испытывать даже одиночество, - пробормотал Голицын.

Она глянула на него вполоборота, и ее зрачки, дремлющие на лазурной радужке, вдруг взорвались и брызнули Голицыну в лицо раскаленными, смоляными каплями тьмы...

– Может быть потом, - проговорила она глухо, - в другой раз, в другой жизни... А пока, увы, мне пора.

– Я провожу?

– Окажите такую любезность.

... Спустились по каменным ступеням террасы, и Голицын не поверил своим глазам: в лунном свете поблескивал, как некий рогатый ягуар, самый настоящий, культовый, байкерский "Харлей-Девидсон".

Алиса легко вскочила в седло мотоцикла, посмотрела на Голицына задумчиво и спросила:

– Ничего я не забыла? Какие-нибудь просьбы, пожелания?

– Разве что, где можно выпить?
– с иронически-благодарной улыбкой осведомился Голицын.

– Ах, да. Там в спальне, в бюро бар - холодильник. Не счесть алмазов...

– Спасибо... А что шеф ваш сюда не приедет?

– Не сейчас, полагаю. Он осторожный. Премудрый пескарь... или прискорбный мударь, уж не знаю... Но, к утру заявится, конечно.

– Ясно, - кивнул Голицын и все-таки не сумел избегнуть жемчужины мирового идиотизма, спросив: - Надеюсь, мы еще увидимся?

– И я надеюсь, - улыбнулась Алиса.
– Надежда - мой "Тампакс" земной...

"Харлей" взревел, встал на заднее колесо и рванул в ночь стремительнее разрыва сердца... Ах! Вот она была - и нету... Ужас, блин, на крыльях ночи...

"А ты-то, ты-то кто?
– спросил Голицын себя, издевательски скалясь. Кретин креативный, тормоз реактивный. Не надейся, не увидитесь. Все говорит в пользу этой версии..."

Бар Голицын нашел быстро. Особенно не вникая в этикетки, взял первую попавшуюся бутылку, какой-то коньяк, рухнул навзничь на постель, свернул крышечку и начал пить прямо из горлышка, не обращая внимания на льющиеся за шиворот потоки.

Он пытался осмыслить, что, собственно, так его терзает?

Откуда эта дрожь, бьющая все тело, эти танцующие в сердце, раскаленные до красна спицы? Почему охватило его поганое чувство, что держал в руках жар-птицу и оглушительно высморкался в золотое её оперение?

Пил он до тех пор, пока жаркие жирные птицы не заполнили всю спальню лучезарными тушками. Тут и Достоевский подоспел. Откашлялся, бороду расправил и объявил:

– Хор босоногих бесов имени бессонницы. Романс "Униженный и оскорбленный Идиот". Исполняется в последний раз... В последний, понял, сука?

Сон скосил Голицына с вкрадчивой внезапностью инсульта. Пал Голицын в яму постели, и полетели какие-то мучнистые, мучительные тучи под веками...

Утро вечера муторнЕе.