Несколько минут мы молчали. Потом Холмс забормотал что-то про себя, отбивая ритм каблуком по скобам. Мою душу наполнили нехорошие предчувствия, и я с опасением взглянул на великого сыщика.

– Вы знаете, Уотсон, – проговорил он. – Мне сейчас в голову пришел великолепный верлибр. Вы только послушайте!..

На душе у меня сразу стало безнадежно тоскливо. Я даже подумал, что в воде было не так уж плохо, поскольку там в голову Холмса не приходило ничего великолепного.

– Верлибр номер двести шесть! – торжественно провозгласил он, обращаясь, по-видимому, к обитателям лондонской канализации. – Итак…

Большая грязная лужа.

Не нужен носильщику быстрый страус.

Эхом труба вонзилась

И наклонилась.

Мимо проносят восемь

Сосен, пылающих ярко,

Под триумфальную арку.

Дождь можно резать.

Но гадом будет тот,

Кто «не надо мерить ни разу»

Скажет и засмеется

Лишь коршуну удается

Чистить зубы камнем,

Напоминающим сонеты Шекспира

Или что-то подобное,

Но это не важно. Важно

Лишь то, что на свете есть

Честь и быстрые лошади.

Не надо под сенью акации

Думать о канализации!

«Не надо», – подумал я, а Холмс, тем временем, продолжал с завыванием:

Хотя, пыхтя и кряхтя,

Я ухожу вдаль.

Боль.

Уотсон без головы – Уотсон.

Лиса без хвоста – лиса,

Небеса – вот они, рядом!

Не надо, Гудгейт, не надо

Их заменять сатином.

Скотина. Хотя, вполне вероятно,

Что арфа, все же, духовой инструмент…

«Мент, мент, мент…» – разнеслось в темноте эхо. Я подумал, что канализация – самое подходящее место для верлибров. Холмс перевел дыхание и осведомился:

– Ну, как, Уотсон? Как мои новые стихи? Вот, например, верлибр номер…

Неожиданно сверху на пас упал луч света и гаечный ключ. Мы подняли головы. Над нами зияло открытое отверстие канализационного люка.

– Джереми, – услышали мы грубый голос, – подай инструмент.

Сверху показались чьи-то ноги в грязных ботинках.

– Эй, осторожнее, это моя голова, – торопливо предупредил Холмс, но было уже поздно.

Через несколько минут, выудив сорвавшегося вниз великого сыщика, мы с рабочими вылезли наверх. В розовых лучах заходящегося солнца взорам нашим предстал наш дом. Мимо пробежал мальчишка-газетчик.

– Последние новости! Сенсация! Лорд Хьюго Блэквуд скончался! Кому достанется миллионное состояние?! Сенсация! Сенсация! – кричал он, размахивая свежим номером «Дейли телеграф»

Холмс сел на мостовую и задумался.

Глава 5.

На следующее утро Холмс поднял меня раньше обычного.

– Собирайтесь быстрее, Уотсон, мы едем к Блэквудам. Сегодня похороны старого лорда. Предчувствие подсказывает мне, что наше присутствие там необходимо.

Моя служба в колониальных войсках приучила меня не задавать лишних вопросов. Я вскочил и принялся одеваться.

К Блэквудам мы прибыли когда все уже были в сборе. Около узорных чугунных ворот с гербом (до сих пор не могу понять, что на нем было изображено) теснились многочисленные экипажи, кругом сновали слуги и репортеры. С трудом протиснувшись через толпу зевак, мы с Холмсом прошли в ворота и зашагали по дорожке к замку.

Теперь, при свете дня, я, наконец, смог разглядеть его. К четырехэтажному зданию с массивными старинными башнями по бокам примыкали два крыла более поздней пристройки. Над Центральным строением возвышалась башня с узким готическим шпилем. Большие часы на ней были лишены минутной стрелки и доброй половины цифр. Фасад здания, похоже, не раз подвергался многочисленным переделкам. Увитые плющом лепные карнизы, амуры, атланты, нависающие над краем крыши химеры («У-у, какие гнусные морды», – пробормотал Холмс, завидев их) – все это разнообразие складывалось в неповторимый бредовый ансамбль. На вес над парадным подъездом поддерживали две мужеподобные кариатиды. Рядом с восстановленными дверями стоял дворецкий Квентин в черном костюме и мрачно смотрел на царившую кругом суматоху.