Чувствуя неудобство перед странными (более чем!) гостями Есенина, П. уже соображал, как вести себя с ними (он ощущал, что Сергей Александрович ушел надолго, хотя сам и не мог себе ответить на вопрос, почему так подумал). Но, повернувшись к зеленоватым существам, источавшим непонятный и нисколько не знакомый ему запах, П. вдруг увидел, что... они спят! Только что на его глазах шла оживленная беседа!..

И для П., и для его внука, моего попутчика, этот момент остался загадкой. Ее мы припомним в третьей части книги.

Уже собираясь покинуть "гостеприимную" квартиру, П. хотел сделать это по-английски, но тут хлопнула, наконец, входная дверь. П. обернулся и увидел, как в комнату стремительно входит Сергей Есенин, а в руках его знаменитая трость. Вот этой-то тростью поэт и стал лупить зеленых "человечков", однако не произнося при этом ни звука. Только прерывистое дыхание говорило о том, что поэт сильно трудится, но выражение лица его было бесстрастным. П. мог бы поклясться, что никакого конфликта перед уходом Есенина между гостями и поэтом не было, следовательно, из разговора с "джентльменом" Сергей Александрович вынес решение, что битье тростью именно то, что надо делать теперь с гостями. Выглядел он не очень пьяным, да и не было это событие похоже на пьяную драку...

Человечки так заверещали и зацокали, что ушам стало больно (по словам моего попутчика). Они стали бегать вокруг стола, а Есенин - гоняться за ними. При этом на его лице были не обида или неприязнь, а... грусть!..

Проснулся третий и тоже начал бегать следом за "братьями". Так они минут пять спасались от ударов палки, а потом окончательно избегались и изверещались, один из них (трудно разобрать, кто - ведь "человечки" были одинаковыми!) - тот, что повыше росточком, - сделал жест четырехпалой рукой, и вся троица ретировалась, издавая некие звуки, напоминавшие плач. Они выскользнули в форточку!
– именно это и поразило бывшего имажиниста, рассказавшего случай своему внуку. Кто они такие, откуда взялись и что все это, извините, значит, - бывшего имажиниста не поразило.

Вскоре после бегства "человечков" от Есенина ушел и П. Вот и вся история. Если бы не одна деталь... Попрощавшись, П. вышел и пошел по улице. И вдруг вспомнил, что забыл галоши! Возвратился. Ни звонить, ни стучать ему не пришлось: дверь была приоткрыта. Он протиснулся в щелку и вынес на лестницу свои галоши... Но при этом слышал, как в комнате Есенина говорил некий "металлический" голос. Его тембр не мог принадлежать человеку!
– в этом и П., а значит, и его потомок были абсолютно уверены.

История имеет много продолжений. Я скажу о них. А пока - о самом событии, как я его понимаю. Прошу прощения, буду фантазировать, но иначе не разобраться.

Скорее всего, поэта посетили инопланетяне. "Человечки" очень напоминают энлонавтов, которых мы называем "серые". Ни о "тарелке", ни о небесных аномалиях П. не сказал своему внуку. Значит, самого корабля "серых" он не видел - ни когда в первый раз подходил к дому, ни когда во второй, ни когда дважды уходил от Есенина. НЛО не уничтожил память П. о событии, значит, корабля действительно не было. Возможно, пришельцы появлялись из "луча света", как это иногда происходит, по рассказам некоторой части очевидцев и жертв "контактов". Второй человек (человек в чёрном) - возможно, не тот опекавший поэта чекист, о котором сейчас принято думать в есениноведении, а... тоже энлонавт, но, извините за выражение, другого "сорта" (класса). Как видно из поведения русского гения, Есенин и сам не считал своих "собутыльников" за чертей, иначе бы не говорил об этом с юмором. Тем более что мы прекрасно осведомлены о том, как себя ведет человек в состоянии белой горячки...

Судя по тому, как спокойно и по-деловому поэт отнесся к визиту "чёрного человека", видно, что человек в белоснежной рубашке (или манишке) появлялся в его жизни не впервые.

Ну, а "битва" с "серыми", кроме комедийной, несет в себе еще две стороны толкования. Об одной я расскажу теперь, а о другой - в следующей части книги. Если вдруг я забуду это сделать, прошу читателя напомнить мне по телефону (095) 322-233-322 или какому-либо еще.

Первое толкование драки. Как вы помните, Есенин произнес загадочную для П. фразу о том, что, мол, уже "третий день, пора морды бить, а гости этого никак не понимают"...

Евгений Васильевич Курдаков, обожающий Есенина и много времени посвятивший его творчеству, как-то задался целью... ну, если не "обелить" кумира, то хотя бы объяснить его многочисленные драки и приводы в милицию, после чего поэта иногда судили. Курдаков наткнулся на странную закономерность: Сергей Есенин занимался рукоприкладством на третий день пьянки. Причем, как оказалось, в истории возлияний были исключения. Если питие заканчивалось раньше, чем на третий день, то никаких драк не было (Е. Курдаков собрал массу воспоминаний современников). "Обижал" поэт тоже не каждого: он бил только тех, кто пил с ним третий день. В истории с П. это замечательно видно. Тростью Есенин охаживал только "человечков", а П. не тронул и очень дружелюбно встретил его и говорил с ним. Но и к "человечкам" ни злобы, ни других эмоций, как видно из рассказа, Есенин тоже не испытывал. Курдаков говорит прямо: ни к кому из тех, кого бил Есенин и кто пострадал от него "на третий день", поэт плохо не относился. Да и не стал бы пить с людьми, которые ему неприятны, целых три дня! В чем дело?

Поэт Евгений Курдаков предлагает свою разгадку: Есенин следовал давней, уходящей корнями в глубочайшее прошлое традиции! В чем же она?.. Здесь не место для подобных исследований, но традиция, которую деревенский мальчик и будущий поэт впитал с детства, коротко говорит вот о чем: Первый день - праздник; Второй день - похмелье, упадок сил; Третий день - праздник (!), демонстрация восстановленных и преумноженных сил.

Вот на третий-то день в деревне и запланирована драка между собой всех тех, кто участвовал в празднике с самого начала. Это ритуал! Обиженных на него Есенин просто не понимал. Они (битые) подавали на него в суд, а он дивился: как они не понимают простого дела!
– ведь положено драться на третий день... И тоже обижался. А вот загадка фразы про инопланетян не содержит после всего сказанного никакой загадки: пришельцы-то - не русские люди, а значит, в традициях ничего и понимать не должны. У Есенина уже руки чешутся, а они - ноль понятия. Вот и жаловался поэт приезжему коллеге П. на своих "чертиков".